ОДНАЖДЫ в очень респектабельной гостинице в Карловых Варах у меня из номера украли книжку Бориса Акунина. Строго глядя в глаза горничной, спросила: "Зачем?" "А я думала, вы уже дочитали, - расстроилась пожилая чешка, - но потом ведь оставите ее, да?"
- НА ОБЛОЖКАХ ваших книг всегда стоит имя Бориса Акунина, в то время как настоящее имя всем известно. Никогда не будете подписываться Григорием Чхартишвили?
- Ну почему же. У меня есть книга "Писатель и самоубийство", подписанная моим настоящим именем. Будут, вероятно, и другие. Григорий Чхартишвили - эссеист, Борис Акунин - беллетрист. Это не диагноз, не раздвоение личности. Они (то есть мы) по-разному пишут (то есть пишем) - и в смысле стиля, и по задачам. Ну вот для примера, чтобы было яснее. Мы с Борисом Акуниным вдвоем пишем книжку "Кладбищенские истории": шесть эссе об известных кладбищах и шесть страшных сказок, по одной к каждому некрополю. Там на обложке будет два имени: автор статей и автор сказок.
- Портрет Фандорина висит у вас в кабинете - это все-таки реальный персонаж или образ "мужчины, похожего на Фандорина"? А у Пелагии есть прообраз?
- Да, на портрете - реальный человек, имя которого мне неизвестно. Картина датирована 1894 годом. Именно так я представляю себе Эраста Петровича, потому и купил портрет. Только седые виски мелом пририсовал. А про Пелагию... Полагаю, что она - плод предосудительной связи мисс Марпл с отцом Брауном.
- Так что нас ждет в самое ближайшее время?
- Мой новый роман, который издательство "ОЛМА-пресс" намерено запустить в продажу во всех магазинах в один и тот же день, 20 мая, для меня новый опыт. Прежде всего из-за своего размера: два упитанных тома. Издательство даже намеревалось сделать слоганом рекламной кампании фразу "Никогда еще Акунина не было так много". Это продолжение романа "Алтын-Толобас". По структуре это обычное для меня двухлинейное повествование. Одна линия современная, вторая историческая. Это не детектив, а авантюрный роман.
- У автора много общего с Эрастом Фандориным?
- Нас с ним объединяет лишь неравнодушие к Японии. И еще одна штука, про которую я не буду. В остальном же никакого сходства. Увы. Он супермен, а я нет. Он стройный. Храбрый. Везучий. И еще он заикается - мне с раннего детства почему-то были симпатичны заики. Но я Эрасту Петровичу не завидую, потому что он не умеет быть счастливым, а это очень тяжкий дефект.
- Если нашим потомкам попадут в руки подшивки некоторых сегодняшних газет, наверное, у них сложится крайне негативное впечатление о времени - сплошная коррупция, убийства, грабежи, катастрофы. Вы, когда писали о нравах XIX века, чем руководствовались?
- Впечатлением, почерпнутым из русской литературы. А ей в отличие от таблоидов было свойственно облагораживать даже низменные вещи. Не втаптывать человека в грязь, а поворачивать его лицом к небу.
- Ваши читатели ищут и находят в книгах о Фандорине перекликания с современностью, с Лужковым, с питерскими чиновниками и т. д...
- Когда пишу, то что-то из примет современности само собой влезает в текст. Но скорее ассоциативно, из впечатлений дня, а не для сатиричности-публицистичности. И еще для того, чтобы показать: все меняется и все остается прежним.
- Насколько серьезно вы оцениваете свои детективы с точки зрения литературы?
- Я бы хотел, чтобы меня считали последователем Александра Дюма, Конан Дойла, Стивенсона. Амбиций числиться в ряду серьезных писателей у меня нет. Что до Александры Марининой, то она, по-моему, молодец. С нее, собственно, и начался бум отечественной беллетристики. Она первая потеснила и почти изгнала с книжных прилавков басурман. Для себя я делю литературу на хорошую и плохую. Остальное несущественно. И оценки здесь, по-моему, возможны только субъективные, по принципу "нравится - не нравится". Для меня любая проза, которую скучно читать, дурна. Даже если это классика-расклассика.
Детектив с женским лицом