Завершаем рассказ о Г. Е. Зиновьеве - одном из руководителей партии в 20-е годы (начало в N 42).
В СОЮЗЕ С ТРОЦКИМ
Лично Зиновьеву поражение возглавленной им оппозиции стоило того, что он вместе с бывшим первым секретарем Ленинградского губкома Евдокимовым был отозван в Москву. Зиновьев продолжал работать в составе центральных органов, участвовать в заседаниях Политбюро и ЦК.
Нередко он, а также Каменев, переведенный из членов в кандидаты в члены Политбюро, и солидаризировавшийся с ними Троцкий выражали несогласие с решениями Политбюро. Они требовали, с одной стороны, отложить обсуждение ряда вопросов, а с другой - вернуться к повторному рассмотрению уже решенных проблем. Это замедляло ритм работы Политбюро, отрицательно сказывалось на морально-психологической обстановке в этом руководящем органе.
Ситуация усугублялась тем, что оппозиционеры не только не стремились к поиску взаимоприемлемых решений, но всячески раздували вполне естественные в ходе обсуждения актуальных проблем различия во мнениях и подходах, отыскивали разногласия там, где их не было или вполне могло не быть. Это опять-таки мешало эффективному руководству партией и государством. Причем ответственность за чинимые препятствия оппозиционеры, как правило, переадресовывали представителям большинства.
Разумеется, Сталин и его сторонники, стремясь не выпустить инициативу, нередко отступали от принципа коллегиальности в работе, принимали решения, мало считаясь с мнением меньшинства.
Складывалась парадоксальная ситуация - в ряде случаев справедливо критикуя Сталина за приверженность авторитарным формам руководства, лидеры оппозиции своим фрондерством в отношении многих вопросов давали ему лишний предлог для ужесточения внутрипартийного режима.
Состоявшийся в июле 1926 г. Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) вынужден был вывести Зиновьева из состава Политбюро. Разъясняя принятое решение, Рыков на собрании московского партактива 26 июля 1926 г. отмечал: "...Пленум ЦК и ЦКК считал невозможным... обойти вопрос об отношении тов. Зиновьева к практической работе по организации фракции". И затем подчеркнул: "Если бы тов. Зиновьев на пленуме ЦК и ЦКК решительно отмежевался от всех этих фракционных, нелегальных, раскольнических действий, тогда вопрос о нем в Контрольной комиссии и на пленуме ЦК и ЦКК не был бы поставлен. Но тов. Зиновьев не явился на заседание ЦКК (ее возглавлял Г. К. Орджоникидзе. - Авт.), несмотря на настойчивые приглашения, заявив, что он занят составлением тезисов о перевыборах в советы, и не отмежевался от всех этих раскольнических шагов на самом пленуме".
Логика фракционной борьбы подтолкнула Зиновьева в объятия Троцкого. Летом 1926 г. ценой взаимных уступок был оформлен троцкистско- зиновьевский блок.
Показательно, что даже сторонники Зиновьева - Саркис, Наумов, Файвилович и др. - предостерегали его от сближения с Троцким. Но их советы были отвергнуты. Дело дошло до того, что в ответ на недоумение многих сторонников "новой оппозиции" Зиновьев и оставшиеся верными ему лица принялись доказывать, что, мол, никакого троцкизма вовсе не существовало, что троцкизм был выдуман с целью изыскания наиболее удобного предлога для отстранения Троцкого от руководства. "Ведь надо же понять то, что было, - прямо говорил Зиновьев. - А была борьба за власть. Все искусство состояло в том, чтобы связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут "троцкизм"..."
Зиновьев весьма скоро осознал ошибочность своего поступка. В этом ему в известной мере помог состоявшийся в октябре 1926 г. Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Рассмотрев деятельность оппозиции, пленум пошел навстречу просьбам представителей ряда компартий и освободил Зиновьева от должности председателя Исполкома Коминтерна.
Одно время Зиновьев даже прекратил участвовать в деятельности блока. Но с осени 1927 г. он вновь на стороне блока принимал участие в развернувшейся дискуссии. Хотя справедливости ради следует отметить, что делал он это скорее по инерции, чем исходя из убеждения в правоте блока, увлекаемый потоком событий, самой фракционной волной. Разуверившийся и оттого опустошенный душевно, подавленный морально, Зиновьев оказался не готовым на крупные политические поступки и решения.
Именно в инертности Зиновьева Троцкий усматривал едва ли не главную причину поражения блока. В книге "Моя жизнь" он, ссылаясь на суждения Мрачковского, обронил одно из своих знаменитых "бон мо" (острое словцо): "Сталин обманет, а Зиновьев убежит".
Собственно, так оно на деле и оказалось. В ноябре 1927 г. за организацию 7 ноября в Ленинграде демонстрации сторонников блока и ряд других действий Зиновьев был исключен из рядов партии.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
Они интересны с точки зрения характеристики Зиновьева скорее как человека, чем политика.
19 декабря 1927 г., когда еще не закончилась работа XV съезда ВКП(б), Зиновьев и Каменев направили в президиум съезда заявление - просили простить их и восстановить в партии. Съезд отверг просьбу.
Не прошло и нескольких месяцев, как в 1928 г., на гребне первой волны реабилитации исключенных за принадлежность к фракционным группировкам в партии, Зиновьев и Каменев были восстановлены в ВКП(б). Однако не надолго.
В 1932 г. их вновь исключили за якобы принадлежность к группе Рютина и Стэна. Но в 1933 г. Зиновьев вновь восстанавливается в рядах ВКП(б).
К 1934 г. относится последнее выступление Зиновьева на партийном форуме - XVII съезде ВКП(б). Таких славословий по адресу Сталина, Кагановича, Молотова, Ворошилова, с какими на съезде выступил Зиновьев, больше не произнес никто. "Товарищи, - говорил Зиновьев, - сколько личных нападок было со стороны моей и других бывших оппозиционеров на руководство партии и в частности на товарища Сталина! Мы знаем теперь все, что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, - что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов".
Как видим, в отличие от Бухарина, других деятелей партии, стоявших до конца в неравной борьбе против злоупотреблений Сталина и его приверженцев, Зиновьев не оказался борцом. Складывается впечатление, что он не просто капитулировал, а смиренно добивался лишь одного, единственного, чего мог хотеть в тех условиях, - сохранения права на жизнь.
В 1936 г. Зиновьеву было всего лишь 53 года. Кто знает, как бы сложилась его политическая биография, умерь он тогда, в середине 20-х, свои властолюбивые замашки. Может быть, и не стал бы он жертвой сталинизма, а нам не пришлось бы разматывать столь запутанную историю его жизни.
Ясно одно: из речи Зиновьева на XVII съезде ВКП(б) Сталин и его окружение не могли не видеть, что у выступавшего даже в мыслях не было ничего такого, что ему потом приписали на ленинградском процессе в 1935 г. и годом позже в Доме союзов в Москве.
Тем беспринципнее и предосудительнее выглядит поступок тех, кто все-таки отправил Зиновьева и его подельцев на смерть.
Н. ВАСЕЦКИЙ, доктор исторических наук
МНЕНИЕ ЛЕНИНГРАДЦА О МИТИНГЕ. "Третья волна"...