Россия всегда жила борьбой идей, поиском смысла жизни. А сейчас заперта в клетку успеха и потребительства. Что будет с нами дальше?
СВОЙ первый фильм Павел Лунгин снял в 40 лет. "Такси-блюз" сразу принёс ему Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля за лучшую режиссёрскую работу. Потом были "Луна-парк", "Свадьба", "Олигарх", "Бедные родственники".
Режиссёр говорит, что последняя его картина "Остров" - это фильм о Боге, стыде, грехе, преступлении. Но это ещё и попытка рассказать о том, как это мучительно больно - быть человеком. И как необходимо им быть.
Мир гораздо сложнее
- ВАШ "Олигарх" стал фильмом, поставившим диагноз России 90-х годов. В 2006 году появился "Остров". Означает ли такая резкая смена темы смену настроений в обществе? Неужели "золотая лихорадка", которая трясла Россию эти 15 лет, отступает?
- Я именно так и воспринимаю происходящее. Мы явно вошли в период стабилизации. И главный вопрос теперь - не как физически выжить в этом мире, а кем СТАТЬ в нём.
На мой взгляд, человек не создан для того, чтобы жить только ради успеха и денег и проводить все отпущенные ему годы между работой и телевизором. В этом смысле, мне кажется, нас всех поджаривают на сковороде. России особенно тяжело. Потому что наша страна всегда жила идеями, духовной борьбой, поисками смысла жизни. А сейчас вдруг оказалась запертой в клетке успеха, бесконечных выяснений: лузер (неудачник. - Авт.) ты или не лузер, какой марки твой мобильный телефон и тому подобных вещей. Людям плохо в этой клетке! Мне, по крайней мере, плохо. Поэтому я, снимая "Остров", заговорил о тех вопросах, которые меня самого мучают.
Хотя, по большому счёту, все мои фильмы, начиная с "Такси-блюза" и до "Олигарха" и "Бедных родственников", - это попытки показать, как в герое просыпается душа. Почему человек, при всём своём эгоизме и мелкости, неожиданно для себя делает поступки, которые не приносят ему никакой сиюминутной материальной выгоды. Но которые, видимо, необходимы для чего-то другого - сокровенного, а поэтому гораздо более важного.
- Героя Петра Мамонова мучает раскаяние за поступок, совершённый десятки лет назад. А нас, современных, эти категории - совесть, раскаяние - ещё волнуют?
- Эти чувства в нас не убиты - они подавлены. Мы воспринимаем их как слабость. Но мне кажется, что человека отличает от животного именно чувство стыда и греха. Среди животных есть и умные, и симпатичные, есть, наверное, и негодяи, и хорошие. Я видел передачу про какую-то львицу в Африке, которая "усыновляла" детёнышей антилоп. Её, правда, за это изгнали из стаи. Но животные не испытывают чувства греха. И мне бы хотелось, чтобы люди поняли, что страдать из-за совершённого греха, что умирать от стыда - уж простите за тавтологию - не стыдно. И плакать не стыдно. И нельзя считать наличие души проявлением уродства и слабости. Ведь мир не состоит из стройных рядов младших менеджеров какого-нибудь рынка, которые победным маршем идут от успеха к успеху. Мир гораздо сложнее!
Дверь на верхний этаж
- ПАВЕЛ Семёнович, можете ли вы объяснить, почему сегодня в церковь идёт молодёжь? Ведь мысли о том, что Бога нет, нам прививали чуть ли не с детского сада.
- Во-первых, потому, что молодым стыдно. Во-вторых, потому, что человеку тесно и неуютно в мире, который замкнул его в клетку денег, успеха и телевизионного экрана. И молодёжь интуитивно ищет дверь на верхний этаж в этом доме под названием "Жизнь", где можно и дышать по-другому, и жить по-другому. И надо всем им обязательно сказать, что этот верхний этаж есть и дверь туда существует.
- Так, может, лучшим умам страны пора выработать национальную идею, чтобы наконец сплотить страну? Ведь нам часто приводят в пример всё ту же Америку и её американскую мечту.
- Мне кажется, сейчас весь мир не понимает, куда он идёт. Я всегда говорил, что Россия похожа на лабораторию Бога, в которой он ставит над нами эксперимент. Он делал это в 1917 году, он продолжает ставить эти эксперименты и сейчас (смеётся). Поэтому здесь происходит то же самое, что и в других странах, но доведённое до абсурда. Знаете, когда в стеклянной кастрюльке кипит вода, пузырьки в ней кажутся такими огромными - даже жутко становится.
В начале ХХI века в мире не осталось ни больших идей, ни больших стремлений. Не может же восприниматься целью жизни рентабельность. Человек не рождён для того, чтобы осознавать себя как небольшое, но прибыльное предприятие, в которое он вкладывает те деньги, что сам же и зарабатывает. И Россия, корчась в общих противоречиях, никак не осознает, к чему она идёт. С одной стороны, ей хочется сохранить свои особенности, с другой - ей хочется быть, как все. С третьей стороны, очень много соблазнов вокруг... Это тяжёлый период. Но, знаете, мир всегда развивается по синусоиде. И сейчас мы находимся в какой-то глубокой общемировой впадине.
- Миру хватит сил, чтобы из неё вылезти?
- Конечно, вылезем! А вы представьте, что должен был чувствовать человек, живший в России в 1917-м или 1937 году? Или тот, кому довелось родиться крепостным? Ты буквы выучил, книги серьёзные читать пытаешься, размышлять о высоких материях, а тебя каждый день на конюшне порят. Наверное, бывали на Земле времена и похуже. Другое дело, что тогда существовали чёткие понятия зла и добра. И в этом противостоянии добра злу можно было находить хотя бы какое-то утешение. Сейчас же всё это размазано, непонятно, где добро, где зло. Непонятно, с какой ты стороны.
Готовя один проект о зарождении христианства, мы несколько месяцев провели в Риме. И там я понял, что состояние Римской империи накануне появления христианства необычайно напоминало нашу нынешнюю жизнь. Это был такой огромный роскошный мир, в котором телевизора не было, но зато гладиаторские игры длились по полгода. Шесть месяцев зрителей кормили и поили бесплатно, только чтобы они на это смотрели. У граждан было лишь одно предназначение в жизни - голосовать. А всю работу за них делали рабы. Да и гладиаторов убивали не так уж часто, как это показывают в фильмах. И по ночам эти крепкие мужчины со стальными мускулами зарабатывали больше, чем днём. Это были своеобразные поп-звёзды того времени.
И в этот момент гигантского тупика, когда казалось, что мир остановился, что ему некуда больше развиваться, где-то там, в катакомбах, рабы потихоньку рисовали на стенах маленьких рыбок - первые символы христианства. Где-то в глубине, на нижних этажах этого мира, зарождалась новая идея. В каком-то смысле мы похожи сегодня на огромный языческий Рим, где мир и рынок - одно и то же. Конечно, эта история зарождения новой идеи точь-в-точь не повторится. Но что-то созидательное непременно появится.
Алла Демидова: "Я больше сюда не вернусь!"