Во дворе гудит, ревёт стройка. Громоздкое сооружение растёт прямо под окном, закрывая свет. "Наш совет ветеранов с этим безобразием боролся и бороться будет! - кивает в сторону работающего крана Татьяна Георгиевна ЛОГВИНОВА. - Один раз мы уже сумели строительство приостановить, да тут, видно, такие силы задействованы, что нам не по зубам... Ничего, мы лапки не складываем - снова судиться будем!"
Татьяна Георгиевна сдаваться не привыкла - ни на войне, ни в мирной жизни слово "невозможно" она не признаёт. По сей день работает - преподаёт историю журналистики, участвует в общественной жизни... И вспоминает былое...
"За чужими спинами не пряталась"
- Была я студенткой, секретарём комсомольской организации курса и лидером по натуре, - рассказывает Татьяна Георгиевна. - 1942 год, я в эвакуации с институтом. На собрании выступает представитель парторганизации, рассказывает, как тяжело сейчас нашей армии. Я тут же вскакиваю: "Ребята, мы должны помочь фронту! Надо всем идти воевать!" И немедленно получаю записку из зала: "Ага, мы на фронт пойдём, а ты благополучно в тылу останешься!" Как меня это возмутило! Да чтоб я за чужими спинами пряталась?! Никогда такого не бывало! И тут же, на собрании, написала заявление в армию. Зимой 1942-го я оказалась в первой бригаде сибиряков-добровольцев, в артиллерийском полку. Чистое поле в Калининской области и приказ строить дорогу. Голодно, мокро, грязно. Артиллерия на конной тяге. Лошади постоянно ломают ноги. До сих пор в глазах картина: бедная скотинка ещё и помереть не успела, а со всех сторон уж бегут солдаты с котелками - урвать кусок мяса. Десять минут, и остаётся только голый лошадиный скелет...
Живём в землянках, помыться негде. Я с санитарками ходила проверять личный состав на завшивленность. Отвернёшь гимнастёрку солдату, а там от вшей всё аж шевелится...
Бывало, у людей нервы не выдерживали: раз вышла я утром из землянки, вижу - чуть дальше по траншее какой-то солдат упёр карабин в землю, на дуло руку положил и курок нажал. Бабах! Кровь течёт... Меня увидел, кричит: "Сестра, помоги, меня ранило! Меня в госпиталь надо!" А я ему: "Дурак, тебя теперь не в госпиталь, а под трибунал!" Так его СМЕРШ и забрал - не знаю, что уж с ним сделали...
"Все в наступление, а я - в госпиталь"
Стояли они тут долго... Готовилось наступление, а пока затишье - копали окопы, ходы сообщения, закапывали в землю орудия. И всё поглядывали, что по ту сторону фронта делается. Между нашими и немцами - узенькая речушка. Утром в ту сторону посмотришь - просто идиллия: деревенька, лесок, по бережку немцы с колхозницами под ручку прогуливаются, на губных гармошках играют... Но однажды на рассвете земля дрогнула от рёва орудий, зазвенели, заходили ходуном жестяные кружки на полочке в землянке... Все вскакивают, бегут - слава богу, дождались, наступление! А Таня встать не может - температура 40, сыпной тиф.
Очнулась в госпитале, в общей палате, только за занавесочкой. Слышит - что-то позвякивает. Высунулась - вдоль ряда топчанов идёт доктор, а следом медсестра ведро тащит. У доктора в руках щипчики, и он ими у солдат обмороженные фаланги пальцев отрезает, это они и позвякивают - в ведро падают. А доктор распоряжается: "Вот этот подождёт ещё, этого - на перевязку, а этого - срочно на операцию, гангрена началась..." Таня от ужаса снова сознание потеряла... Долго в госпитале пробыла. Собственно, и не лечили ничем - так, отлежалась, как-то оклемалась, да и отправилась обратно, свою часть догонять.
Приехала, а её спрашивают: "Ты кто?" "Я Таня Логвинова!" - "Брось, неужто мы нашу Таньку не признаем? Она во какая, справная девка, а ты?" Правду сказать, немудрено, что её не узнали - веса едва половина осталась, наголо пострижена, кожа серая, вся в каких-то струпьях... Но потом поохали-поахали и снова место в землянке отвели - служи. Слабость, пить так хочется... Ну и попросила командирского ординарца воды принести. Он недолго думал - сбегал к ближайшему болоту да нацедил. А в результате - сразу за сыпным тифом брюшной начался. Снова температура 40 и госпиталь. А сестричка, которая Логвинову в госпиталь везла, её маме письмишко написала, мол, привезла вашу Таньку к врачам мёртвую. Бедная мама!
"Винтики"
"И снова я вернулась из госпиталя в свой полк, - вспоминает Татьяна Георгиевна. - Уже 1943 год, а у нас всё то же - копание окопов, ожидание боёв. И тут вдруг известие: едет с проверкой генерал. А у нас ещё не все пушки закопаны - не успеваем! Командир меня вызывает: "Таня, выручай! Как хочешь этого проверяльщика отвлеки, но чтобы у нас время было окопаться!" Что ж, надо так надо. Как только он в расположении нашего полка появился, я к нему: "Товарищ генерал! В окрестных лесах голубики видимо-невидимо, не желаете ягодок пособирать?" - "Отчего же, желаю! Пойдём!" Взял он своего ординарца, и мы втроём по болотам почти три часа пролазили. Генерал доволен - отдохнул, полный котелок ягод набрал. И мой командир доволен - за три часа солдаты пушки так закопать успели, что ни один проверяющий не придерётся!"
Вообще война - это не столько бои и геройство, сколько грязь, неустроенность и бестолковое командование. Пример? Пожалуйста: именно на том участке фронта, где была Логвинова, совершил свой легендарный подвиг Александр Матросов. Она его даже видела - погибшим. Ведь как всё вышло: было наступление, и штаб фронта запросил, куда их часть продвинулась. Один из офицеров и брякнул - мол, деревню Чернушки взяли. На самом-то деле к ней даже и не подошли, а на основании полученной информации штаб фронта планируют уже на следующее утро переместить в эти самые Чернушки. Значит, надо срочно их брать! Тут такое началось! Деревня на горе, сверху немцы лупят, наш особист, чтоб поднять солдат в атаку, человек пять или шесть своих расстрелял, да всё без толку - они два шага пройдут и снова ложатся... Тут этот самый Матросов свой подвиг и совершил. А подумать хорошенько да не чирикать лишний раз о том, чего не сделали, - эту деревню спокойно и почти без потерь взяли бы дня через три, из пушек все немецкие укрепления раздолбали бы, и лишних жертв не надо. Но кого когда в нашей армии солдаты, эти "винтики войны", интересовали...
Впрочем, и немцы своими "винтиками войны" не больно-то интересовались - в Чернушках, когда их всё же взяли, обнаружили прикованных к пулемётам румын. Им, беднягам, и самим деться некуда было - так и стреляли, пока все не погибли...
Конец боям
А потом её войне конец пришёл. Случилось это под Лобней. "Мы там в противотанковом рву засели, - поясняет Логвинова, - да только от такого укрытия мало толку - он простреливался насквозь. В наступление пошли - тоже неудача: на моих глазах немецкие танки наших солдат гусеницами перемололи. Наши в окопчиках залегли, думали танк пропустить над собой да гранату ему вслед. А танк как начал на одном месте крутиться! Всё начисто перепахал - от людей кровавая каша осталась... Да и наш-то ров из рук в руки сто раз переходил, на дне мёртвых полно - и своих, и немцев. А если куда идти надо, не высунешься - стоит голову за край выставить, и всё - ещё один труп на дне лежит. Вот и приходилось прямо по мёртвым перебираться. До сих пор помню это ощущение - как проседает под ногой неживое тело, когда на него наступаешь...
Перед нами поле, в нём одинокий сарай торчит, и все мы видим, как в тот сарай раненые отовсюду сползаются. Просто думать невозможно, как они там без всякой помощи... Ну я и командирский ординарец, Володька, решили им помочь. Как стемнело чуток, я сумку санитарную прихватила - и ползком-ползком туда... Добрались... А там - не продохнуть и не повернуться. Люди сидят и лежат буквально друг на друге, кровь, вонь. Стала какого-то лейтенантика перевязывать, он весь осколками утыкан, как ёж. Я бинтую и чувствую, как у него агония началась, - просто между пальцев жизнь утекает. Володька тем временем пополз к соседнему оврагу, принёс котелок воды. Но народу столько, что той воды даже по одному глоточку всем не хватило. Володька мне и говорит: "Ползи за мной - сейчас ещё воды притащим по котелочку, а уж потом перебинтуешь кого сможешь". Я где ползком, где перебежками - за ним. А тут артналёт. Обернулась я - только и увидела, как сарай с ранеными вдребезги разнесло. И ахнуть не успела, а тут ещё ударило - совсем рядом, меня чем-то горячим по ногам шибануло...
Вот так я и отвоевалась. Лечилась долго, инвалидность дали, сдала на отлично экзамены в Ивановский педагогический институт, была секретарём комитета комсомола. А потом и в Москве в ЦК комсомола работала".
Она и сейчас работает - студенты в ней души не чают, а сама Татьяна Георгиевна говорит, что тот, кто работает с молодёжью, постареть душой не может. Так и живёт с молодой душой. И дай ей бог здоровья!
Смотрите также:
Народная война (05.11.2003)