УТРЕННЮЮ овсянку Савва Кузьмич с Еленой Петровной ели молча. Овсяную кашу Савва Кузьмич ненавидел все пятьдесят лет благополучного брака, но с Еленой Петровной спорить было бесполезно.
- У тебя больной желудок! Ешь и не капризничай, - повышая голос до гнева, выговаривала ему жена, едва лишь Савва Кузьмич намеревался оказать за завтраком сопротивление.
- И все-таки я ее найду, - сообщил он жене, после того как проглотил последнюю ложку серой размазни.
Елена Петровна не стала спрашивать, кого это "ее" он собирается искать и почему. За пятьдесят лет брака они настолько изучили друг друга, что даже когда молчали, каждый мог с точностью угадать, о чем думает второй.
- А может, твоей Гали уже и в живых нет?
- А чего она мне тогда снится?
- Давай только вот без этой мистики, Савва. Снится потому, что ты о ней думаешь! До сих пор думаешь! Я же чувствую.
- Мать, а ты никак ревнуешь? На восьмом десятке лет это особенно ценно! А что? Я еще хоть куда!
- Особенно когда челюсти поутру из стакана вынуть и надеть не забываешь.
- Ну ты, Ленка, как была язвой, так и помрешь ею!
Последнее слово осталось все же за Еленой Петровной, но Савва не слушал ворчание жены, потонувшее в звоне кастрюль и шуме водопроводной воды.
Он ушел в кладовку разбирать инструмент. Раскладывая железки, приятно оттягивающие руки своей увесистостью, Савва прикидывал, как лучше организовать поездку на родину.
В Новопесковске он не был без малого шестьдесят лет. Знакомые говорили, что от старого города мало что осталось, разбомбили центр в первые же недели войны. Не осталось ни дома, где Савва вырос, ни кладбища, где похоронены дед с бабкой, младший брат, отец.
Правда, уцелел парк, где на танцплощадке Савва и познакомился с Галей. Она училась в десятом, а Савва уже был без пяти минут фельдшер. Заканчивал училище.
Война разбросала их по разные стороны огромной страны. Савва уехал на фронт, на запад, а Галя с семьей эвакуировалась на восток, в Челябинск. Оттуда он и получил единственное ее письмо. В нем была фотокарточка. Галя сидела на табуретке перед белой, натянутой в качестве декорации простыней. В руках - букет сирени, на голове замысловатая мамина шляпа с приподнятой вуалью. Девчонке явно хотелось поразить жениха эффектностью образа, но тонкие, веревками спадающие за ушами косы выдавали ее истинный возраст.
Эту карточку он помнил в подробностях так, будто потерял ее только вчера. Справа уголок был замят, а слева чуть-чуть даже оторван. О потерянной карточке он горевал раненый в госпитале, вспоминал в плену. Ну а как ее можно было уберечь, когда в самый центр обоза с ранеными фашист изловчился сбросить сразу две бомбы? Савва случайно уцелел в этом месиве из крови и земли. Через сутки он был уже прооперирован в полевом госпитале, а потом в госпиталь вошли немцы. Того, кто мог идти, взяли в плен, лежачих фашисты расстреляли. Вспоминая это, Савва плачет. Из плена Савва бежал. Ради Гали. Чтоб дать ей знать, что жив, что любит, что ждет ее писем. Чтоб не рвала свое сердце от неизвестности.
- Вот он я, Галя! - шептал он. Обнимал, утыкаясь носом в пробор на ее макушке, и жадно вдыхал теплый аромат девичьих волос. Галя сжимала Савву в кольце рук, он чувствовал тепло ее худенького тела... Этот сладкий романтический сон обрывался всегда на одном и том же месте.
За годы Савва Кузьмич во сне понимал, что видит сон. Он пытался продлить сюжет хотя бы до поцелуя, но Галя ускользала, так и оставшись нецелованной им ни во сне, ни наяву.
Елена Петровна знала об этих снах про Галю. И о том, что меж влюбленными не было никакой физической близости. Но ревновать было к чему! Чувство! Оно живет и формируется вопреки логике, обстоятельствам, времени. Ореол романтической героини не тает с годами. Она не стареет и остается самой красивой, самой лучшей на десятилетия. Помани она его пальцем - и кто знает, может, не устоял бы Савва и, как мальчишка, бросился бы к любимой. И детей бы не пожалел.
Но Галю Савва так и не смог найти. Из Челябинска они переехали куда-то дальше, и квартирная хозяйка не знала куда. На родину, в Новопесковск, они не вернулись, хотя дом их уцелел. Семья Гали была богата в Новопесковске родней, и можно было бы узнать хоть что-нибудь о любимой от них. Но что было узнавать? И ради чего? После войны Савве предложили раскаиваться в предательстве Родины в течение семи лет в ГУЛАГе. Тогда таких, как он, в лагерях сидели миллионы. Был в плену? Значит, предатель и шпион.
С Еленой Петровной Савва Кузьмич познакомился в лагере перед самой амнистией. Леночка служила в лагерной больничке вольнонаемной медсестрой. Ехать Савве после освобождения было некуда. Так и остался он в Архангельской области на всю жизнь.
-ДА КАТИСЬ ты куда хочешь, хоть к Гале, хоть не к Гале, - тяжело выдыхая слова, Елена Петровна утрамбовывала в небольшой чемодан одежду Саввы Кузьмича. - Не закрывается! Надо что-то выкладывать. А штиблеты новые зачем? Ноги ж сотрешь! А... забыла. Тебе ж перед Галей форсить надо.
Савва на шпильки жены старался не реагировать. Пусть выпустит пар. Слова - это лишь сотрясение воздуха. А на деле через три дня он будет в родном городе. Билет на нижнюю полку плацкартного вагона лежит в бумажнике.
- На питании не экономь, - наставляла жена. - И если гостиницы в городе нет, покупай обратный билет в тот же день. Чего тебе там больше суток делать? Пять раз вдоль и поперек свой городишко пройдешь. Нитроглицерин положила в нагрудный карман. Остальные лекарства - в сумке с едой. Курицу съешь сперва, колбаса еще пару дней потерпит...
Новопесковск встретил Савву Кузьмича новым двухэтажным железнодорожным вокзалом с блестящими во весь фасад окнами. От старого, деревянного, остались лишь воспоминания да две липы, растущие по обе стороны от входа. Липы заметно потолстели, рядом с ними появилась аллейка елочек и рябин.
Не узнавая улиц городка, Савва Кузьмич все равно уверенно шел к центру. Направление он помнил верно.
УТРОМ НАД ГОРОДОМ прошла гроза, прибила пыль и освежила зелень. Савва вдыхал запах города полной грудью, он бы мог поклясться, что воздух в городе особый, он пахнет детством. Детство пахнет травой, старым, нагретым солнцем деревом, прибитой дождем пылью, хлебом, полынью, прелой листвой...
Первый дом, который он узнал сразу, был Галиной школой. Она мало изменилась с тех пор. Исчез только чугунный забор на каменных столбах, сидя на котором сверху можно было заглянуть в окна второго этажа, где в среднем ряду за партой сидела Галя.
Савва Кузьмич подошел поближе и, запрокинув голову, искал глазами это окно.
- Что, соскучился? - спросил его человек, приоткрыв входную дверь.
- Соскучился, - машинально ответил Кузьмич.
- Заходи, обслужим!
- В каком смысле? Это не школа?
- Это, брат, давно уже вытрезвитель, - хохотнул мужик.
Савва Кузьмич пошел по улице дальше. Когда из-за поворота улицы показался Галин дом, его сердце забилось так, будто он пробежал круг на стадионе. Цвет дома поменялся. Из серого стал зеленым. Хозяева заботятся о доме, это видно. Новый сетчатый забор позволял Савве Кузьмичу наблюдать за тем, что происходит во дворе.
Двухлетний малыш, нарезая круги вокруг крыльца, крутил педали трехколесного велосипеда. Савва залюбовался мальчишкой, вспоминая, что его собственный внук уже давно вырос в студента третьего курса мединститута.
С заднего крыльца дома, где располагалась кухня, вышла женщина, прижимая к талии таз с мокрым бельем. Не видя Саввы Кузьмича, вцепившегося пальцами в сетчатый забор, женщина аккуратно развешивала во дворе пеленки и ползунки, мужнины рубахи и штаны.
- Галя! - чужим, севшим от волнения голосом окликнул женщину Савва Кузьмич.
Русая голова с косами, уложенными на затылке тяжелой корзинкой, не оглянулась.
- Галя?! - чуть громче крикнул старик.
- Кого вам? - насторожилась молодуха.
- Мне бы кого из Зацепиных, - понимая, как подвело его воображение, промямлил Савва Кузьмич, доставая нитроглицерин.
- Нет тут, дедушка, никаких Зацепиных. Вам плохо? Водички? - усаживая старика на скамейку, предложила женщина.
- Они до войны здесь жили, - пустился в объяснения Савва Кузьмич и вдруг почувствовал, что сейчас расплачется. - Извините, я пойду.
- Может, вам к Колотовкиным зайти, дом напротив. Их бабушке почти девяносто, она тут всех помнит.
А про Колотовкиных-то Савва Кузьмич совсем забыл. А ведь они Гале были хоть и дальней, но родней.
- Да жива Галька-то, жива! - порадовала Савву Кузьмича известием бабушка Колотовкина. - Саму я ее не видала уж давно, а брат ее младший, Сашка, на рыбалку каждый год в родные места ездит, за могилами стариков справно ухаживает. Адрес его у меня есть. Вон за божницей конверт возьми. Спиши.
ГАЛИН брат на письмо Саввы Кузьмича ответил почтовой карточкой. В ней не было ни здравствуй, ни прощай, только адрес Галины Сергеевны Юрковой.
- Замуж, стало быть, вышла, раз фамилию сменила, - сделал наивный вывод Савва Кузьмич.
- А ты думал, тебя всю жизнь, подперев щеку кулачком, в светелке у окошка ждать будет? - подтрунивала Елена Петровна. - Пиши давай ей письмо, влюбленный старый пень.
На первое письмо Галя не ответила. На второе тоже. Елена Петровна предположила, что с адресатом что-то случилось.
- Если б случилось, родные б ответили, - резонно рассуждал Савва Кузьмич. - Это она из гордости молчит. Значит, обиду на меня все же держит. Ничего, я ей еще напишу!
- Шестьдесят лет прошло! У одного любовь, у другой обиды. Да вы друг друга стоите! Обалдеть можно! - кипятилась Елена Петровна. - Старуха, а все в гордую барышню играет. Я этой нахалке сама скоро напишу! Да такое...
После поздравлений с 8 Марта от Гали пришло ответное письмо. Маленький листочек содержал лишь несколько строк, написанных кривыми, дрожащими буквами. И все же Савва Кузьмич узнал в измененном почерке Галину руку. На 9 Мая она предлагала встретиться у входа в центральный парк.
Савва Кузьмич купил билет за месяц до поездки. Нитроглицерин, курица, копченая колбаса - все было собрано, как в прошлый раз. "Идиот", - ругал он себя три дня в поезде. - Фотоаппарат забыл. Надо будет тогда уговорить Галю хоть в фотоателье зайти!"
ВХОДЯЩИЕ В ПАРК с интересом оглядывали Савву Кузьмича, стоящего с большим букетом тюльпанов. Савва Кузьмич купил шестьдесят штук, по числу лет, прожитых с любимой в разлуке.
Галя пришла на свидание не одна. С дочерью. Савва Кузьмич не сразу признал в грузной старухе с палочкой свою Галю. От нее прежней остался лишь нос "уточкой" да голос, ставший чуть глуше. Целовать и нюхать волосы этой пожилой малознакомой женщины Кузьмичу не захотелось.
- Я еле хожу, пойдем сядем, - предложила Галя.
На скамейке они долго сидели молча.
- Я погуляю рядом, мама, а вы поговорите, - сказала дочь.
Но и оставшись наедине, бывшие влюбленные не разговорились. Савва Кузьмич был явно ошарашен несоответствием воображаемого образа и реальности, а Галя неважно себя чувствовала, как всегда, и поэтому начала разговор с того, что волновало ее больше всего: с рассказа об артрите, донимающем ее болями в ногах.
Скороговоркой Галя сообщила о детях и внуках, умершем 20 лет назад муже. О себе Савва Кузьмич давно рассказал ей в письмах. И больше сообщить было нечего.
- Ну, мы пойдем? - через полчаса от начала встречи резюмировала Галя. - Спасибо, что помнишь. Не болей.
Савва Кузьмич долго смотрел вслед двум уходящим женщинам.
Вернувшись домой, он признался жене: "И зачем я, старый дурак, такую мечту испортил?"
Больше Галя ему не снилась.
"АиФ. Дочки-матери" продолжает конкурс рассказа. Авторы всех опубликованных историй получат гонорар 3000 руб. (без вычета налогов). Рассказ должен быть неожиданным и занимать не более 5 стандартных машинописных страниц (7500 знаков). Не забудьте оставить свои координаты: точный почтовый адрес, паспортные данные, ИНН и номер пенсионного удостоверения (это обязательно, бухгалтерия у нас строгая). Редакция категорически не вступает в переговоры и переписку с авторами.
E-mail: boyarkina@aif.ru
Мужичок из робких