Мария Петровых. Поэтесса, возлюбленная Мандельштама. Ей он посвятил одно из "самых лучших стихотворений любовной лирики ХХ века" (Анна Ахматова) "Мастерица виноватых взоров". Сама Петровых считала Мандельштама "стариком" и относилась к нему лишь как к близкому другу. Не отвечала она взаимностью и Льву Гумилеву, сыну Анны Ахматовой. Уйдя от первого мужа, вышла замуж за вернувшегося из ссылки одноклассника, родила от него дочь.
Осип Мандельштам. Дважды подвергался аресту. В 1937 г., лишенный московской прописки, изредка тайно приезжал в столицу и сидел на лавочке на Тверском бульваре. Умер в 1938 г. в пересыльном лагере под Владивостоком.
ИЗ РЕПРОДУКТОРА на всю улицу раздавалось: "Ленин-град, Ленин-град, я еще-о не хочу умира-ать".
- Граждане, кто на Гоголевском сходит? - обратилась к пассажирам кондукторша. - Никто? Хорошо, едем дальше. Следующая остановка - Дом-музей великого русского поэта Мандельштама. Осип Эмильевич, - неожиданно обратилась кондукторша к нему. - Осип Эмильевич...
- ...Осип Эмильевич, просыпайтесь. Уже половина пятого, скоро гости начнут собираться.
- А? Что? - Мандельштам приподнялся на кровати и потер глаза. - Вы кто?
- Я ваша соседка, Клавдия Ильинична. Меня супруга ваша, Надежда Яковлевна, попросила вас разбудить. Она в магазин ушла, сказала, к пяти будет. У вас, говорят, новосельице сегодня?
- Да-да. Вот, наконец, свое жилье получили. Вы, если хотите, тоже заходите.
Новоселье
...НОЯБРЬ 1933 г. выдался теплым. Как шутили москвичи, бабье лето собиралось плавно перейти в бабью зиму. Из настежь открытых окон квартиры на пятом этаже в писательском доме в Нащокинском переулке вкусно пахло едой. Там, очевидно, намечалась какая-то пирушка.
- Ося, потом, потом расскажешь свой сон. Лучше ветчину порежь.
- Нет, ну ты представляешь? Прямо так и говорит: "Дом-музей Мандельштама". Каково, а?
В этот момент в дверь позвонили. Мандельштам выбежал из кухни и бросился открывать.
- А-а, это вы, Борис Леонидович.
- Ну, показывайте свои хоромы, хвастайте.
- Да какие хоромы. Всего-то две комнаты, без ванной и без плиты.
- Зато ваши. Теперь и стихи можно писать.
Если бы Пастернак был более внимательным, он бы обратил внимание, как при этих словах изменилось лицо Мандельштама. "Теперь можно писать стихи, - раздраженно повторил он слова гостя. - Надо же, разрешил. А чем я до этого занимался? Рифмы коллекционировал?" Но Пастернак ничего не заметил и продолжал рассматривать квартиру.
- Уютно, очень уютно. А что Анна Андреевна? Она, говорят, уже успела побывать у вас?
- Да, Ахматова была у нас недели две назад. Погостила пару дней - и обратно, в Ленинград. Но мы даже рады, что она уехала. Слишком много электричества в одном доме. О, опять звонят. Я открою.
Через минуту Мандельштам появился в комнате в компании двух молодых людей. Представив их как подающих большие надежды начинающих поэтов, он снова бросился в прихожую. На этот раз гостем оказался брат Надежды Яковлевны Евгений. Сама Надежда Яковлевна заканчивала накрывать на стол и иронично поглядывала на мужа.
- Что, Ося, опять не твоя красавица? Как же, придет она вовремя. Твоя Машенька любит, чтоб ее подождали.
- Не надо, Наденька. Ты же знаешь, что мне не нравится, когда ты начинаешь иронизировать по поводу Марии Сергеевны. Это самая очаровательная женщина, которую я когда-либо встречал... Ну, после тебя, конечно.
- Ладно, ладно, еще в любви мне объяснись, - бросила хозяйка дома и вышла на кухню, откуда раздался грохот переставляемой посуды.
Оставшиеся в комнате мужчины с удивлением посмотрели на Мандельштама, который, как ни в чем не бывало, стоял, прислонившись к стене, и курил. Наконец один из молодых поэтов не выдержал:
- Супруга знает о вашем увлечении Петровых?
- Конечно. А что здесь такого?
- И вы не боитесь, что Надежда Яковлевна уйдет от вас?
- О чем вы говорите? Наденька - умная женщина и все понимает. К тому же наш брак - большая физиологическая удача. С какой стати ей от меня уходить? И потом, у нас с ней одинаковый вкус, и все мои женщины ей тоже нравятся. Жили же Брики с Маяковским, а Гиппиус и Мережковский - с Философовым.
- Ну, Осип Эмильевич, - перебил Пастернак начинавшую смущать его беседу. - Я, пожалуй, пойду. Тем более что к вам, кажется, еще кто-то пожаловал.
Несостоявшийся лавочник
В ДВЕРЬ действительно кто-то звонил. "Теперь это точно она", - почти крикнул Мандельштам и бросился в прихожую.
- Ты слышал, что рассказывают об этом семействе? - воспользовавшись отсутствием хозяев, обратился один из гостей к другому. - Неужели нет? Ты даешь, вся Москва обсуждает, как Надежда просит мужа приводить молоденьких девушек, оставляет их на ночь и устраивает оргии. Честное слово! Мне одна знакомая рассказывала, как Осип пытался "вылечить" ее от влюбленности в другого парня. "Раздевайтесь, - говорил, - я вас высеку". Представляешь?
В дверях появился сияющий Мандельштам, держа за руку молоденькую черноглазую девушку.
- Знакомьтесь, товарищи. Мария Сергеевна Петровых, самая талантливая поэтесса нашего времени.
- Ну зачем вы, Осип Эмильевич! Лучше скажите: что здесь произошло? Я встретила Пастернака, у него было такое лицо...
- Что произошло? Да ничего особенного. А этот Пастернак... Я так много думал о нем, что даже устал. Я уверен, что он не прочел ни одной моей строчки. Давайте говорить о чем-нибудь более приятном. Что это за сверток у тебя в руках?
- Это вам, Осип Эмильевич. Пепельница, подарок на новоселье.
- Нет-нет. Пока ты не скажешь мне "ты", никакого подарка я не возьму. Ну скажи "ты". "Ты, ты, ты".
- Ну... ты!
- Нет-нет! Не надо! Я не думал, что это может звучать так страшно. Лучше называй меня, как раньше.
- Может, вы что-нибудь прочтете?
- Зачем же "что-нибудь"? Я только вчера закончил новое стихотворение. "Горец":
Мы живем, под собою
не чуя страны,
Наши речи за десять шагов
не слышны,
А где хватит
на полразговорца,
Там припомнят
кремлевского горца...
Только прошу вас, о том, что вы слышали, - никому. Хотя... Настанет время - и моего "Горца" будут петь в Большом.
- Ну вы и мечтатель!
- Нет, мечтаю я совсем о другом. Представьте себе картину: маленькая колбасная лавочка. Наденька стоит у прилавка, ты, Машенька, - у кассы. А я, как и все мужчины, в соседней комнате. Стою в дверях и грозно смотрю на покупателей.
- Осип Эмильевич, зачем вы на себя наговариваете? Поверьте мне, когда-нибудь вы станете всемирно знаменитым и вашим именем назовут самый красивый город.
- Этого, милая Маша, не будет никогда. В честь меня даже улицы не назовут. Разве что какую-нибудь яму...
P. S. На днях исполнилось 110 лет со дня рождения Осипа Мандельштама. В Москве до сих пор нет ни улицы, ни музея этого выдающегося поэта.
Бабушкино счастье