82 года исполняется со дня рождения Василия Аксёнова. Автор трёх десятков произведений — романов, рассказов, повестей — сценарист и драматург родился в Казани, в семье председателя горсовета и члена бюро Татарского обкома КПСС Павла Аксёнова и преподавателя, журналистки и будущей писательницы Евгении Гинзбург. В 1937 году оба они были арестованы и осуждены на 10 лет лагерей. Детей от первых браков — дочь Аксёнова и сына Гинзбург — забрали к себе родственники, однако 5-летнего Васю ни бабушкам, ни дядям с тётями не отдали, и первый год жизни без отца и матери он провёл в детском доме, после чего его всё-таки забрала к себе семья брата Павла Аксёнова. С матерью будущий писатель увиделся только в 1947 году в Магадане, где Евгения Гинзбург проживала в бессрочной ссылке после выхода из лагеря. Оба описали эту встречу и последующий период жизни в, пожалуй, самых значимых своих книгах: Гинзбург в «Крутом маршруте», Аксёнов в «Ожоге».
Первые произведения Василия Аксёнова, два рассказа, были опубликованы в конце 50-х в журнале «Юность». К тому времени будущий писатель успел окончить Ленинградский мединститут, куда поступил после того, как был отчислен из Казанского меда из-за судимости родителей. По той же причине не сложилась и врачебная карьера Аксёнова, которого не допустили до работы врачом на флоте. Окончательно уйти из медицины он решил после успеха вышедшей в 1959 году повести «Коллеги», которая в 1962 году была экранизирована режиссёром Алексеем Сахаровым. Следующая повесть писателя, «Звёздный билет», также стала фильмом — в том же 1962 году она легла в основу сценария картины Александра Зархи «Мой младший брат».
К началу 70-х произведения Аксёнова перестали печатать на родине. Причиной тому послужили не только ранние повести и рассказы писателя, в которых власть углядела «скрытый антисоветизм», но и открытая поддержка им диссидентов, в чём в 1963 году, на встрече с интеллигенцией, писателя открыто упрекал Никита Хрущёв, до этого так же открыто грозившийся выслать из страны Андрея Вознесенского.
Не был опубликован упомянутый выше автобиографический роман «Ожог», написанный в 1975 году. В то же время произведения Аксёнова выходят в США. Там, к примеру, издавался в конце 70-х альманах «Метрополь», созданный группой авторов, среди которых, помимо Аксёнова, были Андрей Битов, Виктор Ерофеев, Фазиль Искандер, Евгений Попов и Белла Ахмадулина — так как альманах за рубежом не подвергался цензуре, за его создателями на родине следили с удвоенным вниманием.
В 1979 году Аксёнов написал роман «Остров Крым» — впервые официально произведение было опубликовано в СССР лишь в 1990 году. В этом же году Аксёнову было возвращено советского гражданство, которого писатель был лишён в 1980 году после своего отъезда в США. В Америке его произведения — в том числе и «Остров Крым» — выходили беспрепятственно, а сам автор преподавал русскую литературу в различных университетах. Выход «Острова Крыма» с посвящением Евгении Гинзбург на родине Аксёнова не остался незамеченным: книга стала бестселлером, а сам писатель был удостоен премии журнала «Юность», на страницах которого печаталось произведение.
Свой фантастический и одновременно реальный, антиутопический, пророческий роман Василий Аксёнов написал во время поездки в Коктебель. Там же частично и происходит действие книги, в которой писатель представляет альтернативную историю страны. Полуостров Крым, по сюжету, является самостоятельным островом в Чёрном море, куда во время Гражданской войны отступали отряды белых. Проломившийся под наступавшими отрядами большевиков лёд и поддержка со стороны одного из кораблей английского флота, оказавшегося в то время в проливе, приводит к тому, что белым удаётся занять Крым и превратить его, в том числе и сохраняя нейтралитет во время Второй мировой, в отдельное государство внутри СССР. Самостоятельная, процветающая, параллельная Россия, использующая опыт как советских, так и европейских соседей. Главный герой романа, впрочем, придерживается отличных от большей части населения — как русского, так и крымско-татарского — взглядов. Главред местной газеты, сын миллионера-врэвакуанта («временного эвакуанта», дворянина, верящего в скорое падение СССР) Андрей Лучников пропагандирует «Идею общей судьбы», суть которой в том, что СССР и остров Крым — части одной страны и должны объединиться, и создаёт партию «Союз общей судьбы», которая в итоге побеждает на местных выборах. Свою ошибку Лучников понимает лишь тогда, когда советские войска входят в Крым. АиФ.ru публикует фрагмент романа «Остров Крым».
***
У Марлена Михайловича в Симферополе появился новый друг — хозяин гастрономической лавки господин Меркатор, толстобрюхий оптимист, совершенно неопределённой национальности, ведущий, однако, свою родословную непосредственно от Меркаторовой карты.
Марлен Михайлович любил заходить под полосатые тенты этого заведения на Синопском бульваре, оказываться в уютном прохладном мирке чудесного изобилия. Небольшое предприятие было заполнено такими прелестями, каких и в спецбуфетах, и в «кремлёвках» на ул. Грановского не сыщешь. Приятен был и размер магазина, непохожего на гигантские супермаркеты, тоже забитые под самый потолок «дефицитом», но всё-таки чем-то неуловимым напоминающие распределительную систему Московии. В самом деле, ведь эти гигантские супермаркеты, должно быть, и есть то, что простой советский гражданин воображает при слове «коммунизм», осуществление вековечной мечты человечества.
В лавке господина Меркатора никаким коммунизмом уж никак не пахло, здесь преобладал особенный дух процветающего старого капитализма — смесь запахов отличнейших табаков, пряностей, чая, ветчин и сыров. Цены господин Меркатор предлагал тоже весьма привлекательные, умеренные, а после того, как они сошлись с Марленом Михайловичем, цены эти для месье Кузенко превратились в чистейший символ.
Марлен Михайлович, между нами говоря, обратился к самоснабжению из чистейшей экономии. Совсем не трудно было рассчитать, что в магазинах еда стоила в три раза дешевле, чем в ресторанах. Служащие ИПИ получали по советским меркам высокие оклады в валюте, а «генконсультант» Кузенков — по высочайшей мерке, на уровне директора ИПИ, то есть посла, но тем не менее все работники «института» старались сберечь «белые рубли» для более капитальных приобретений, чем быстро исчезающая еда. Сколько всего надо было привезти в Москву — для жены, для детей, для родственников, голова шла кругом.
Господин Меркатор бегло, хотя и безграмотно, говорящий, почитай, на двадцати языках, включая даже иврит, сразу распознал в Кузенкове советского человека и предложил ему чашечку кофе. Через несколько дней он увидел Марлена Михайловича на экране телевизора и очень возгордился, что такая важная персона стала его «кастомером», то есть постоянным клиентом. Ему очень льстило, что Марлей Михайлович удостаивает его беседами, да не только удостаивает, но даже и как-то особенным образом интересуется, словно желает что-то из этих бесед почерпнуть. Когда в лавке появлялся Кузенков, господин Меркатор оставлял торговлю двум молодым подручным, с достоинством распоряжался насчёт «чашечки кофе» и приглашал гостя в свой кабинет, в мягкие кожаные кресла, в прохладу, где они иной раз беседовали чуть ли не по часу, а то и больше.
— Любопытно, господин Меркатор, — с партийным прищуром спрашивал Марлен Михайлович, — вот вы, предприниматель-одиночка, тоже являетесь сторонником Общей Судьбы?
Господин Меркатор поднимал брови, разводил руками, потом прижимал ладони к груди. Месье Кузенко может не сомневаться: как и все мыслящие люди (а я себя к таким имею смелость причислять, бизнес — это только часть моей жизни), он, Владко Меркатор, конечно же, горячий сторонник идеи Общей Судьбы и будет голосовать за её кандидатов.
Однако отдаёт ли себе отчёт господин Меркатор в том, что победа СОСа на выборах может привести не к формальному, а к фактическому слиянию Крыма с СССР?
— Ах, Марлен Михайлович, — вы разрешите мне вас так называть? — Трудно поверить в то, что такое великое событие произойдёт при жизни нашего поколения, но если оно произойдёт — это будет поистине эксайтмент — стать свидетелем исторического перелома, такое выпадает на долю не каждому. Как вы сказали, месье Кузенко? Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые? Разрешите записать? Александр Блок?
Господин Меркатор вытаскивал тяжёлый в кожаном переплёте гроссбух и записывал в него русскую строчку.
— Обожаю всё русское! И это вовсе не потому, что имею одну шестьдесят четвёртую часть русской крови, как наш последний государь, а просто потому, что мы здесь, на Острове, все, и даже татары, каким-то образом причисляем себя к русской культуре. Вы знаете, наша верхушка, врэвакуанты, были всегда очень тактичны по отношению к национальным группам, а такие, как я, средиземноморские типы, любят терпимость, толерантность, определённую грацию в национальных отношениях. Возьмите меня: кузен — влиятельный адвокат в Венеции, тётя — владелица чайной компании в Тель-Авиве, есть Меркаторы и на Мальте, и в Сардинии, в Марселе, Барселоне… Homo mideo terrano — это человек мира, господин Кузенко.
— О-хо-хо, господин Меркатор…
— Почему вы вздыхаете, Марлен Михайлович? Не угодно ли рюмку «Бенедиктина»? Кстати, это самый настоящий «Бенедиктин», я получаю его прямо из монастыря, и мои покупатели это знают. Продолжаю о врэвакуантах, месье Кузенко! Вот кто может принести огромную пользу великому Советскому Союзу! Поверьте мне, это сливки русской нации — верх интеллигентности, благородства, таланта. Конечно, они были когда-то реакционерами и дрались против великих вождей Троцкого и Ленина, но ведь когда это было, месье Кузенко? В незапамятные времена! Конечно, и сейчас там есть разные течения, не все такие прогрессивные, как наш замечательный Андрей, но ведь великий Советский Союз в наше время стал так могуч, что может позволить себе некоторые дискуссии среди своих граждан, не так ли?
— О-хо-хо, господин Меркатор, — вздыхал вконец расстроенный болтовнёй лавочника Марлен Михайлович. — Вы хотя бы понимаете, что у нас социализм, что, если мы объединимся, вы перестанете владеть своим прекрасным магазином?
— Яки! — радостно сияя, восклицал господин Меркатор. — Так я буду здесь менеджером, социалистическим директором, да?! Ведь не откажется же великий Советский Союз от моего опыта, от моих средиземноморских связей!
— Допустим, — уныло говорил Марлен Михайлович. — Однако у вас не будет здесь ни английского чая, ни итальянского прошютто, ни французских сыров, ни американских сигарет, ни шотландского виски, ни плодов киви, ни…
— Ха-ха-ха, — хохотал господин Меркатор. — Отмечаю у вас, Марлен Михайлович, склонность к чёрному юмору. Ха-ха-ха, это мне нравится!
— О-хо-хо, господин Меркатор, доверительно вам говорю, что в вашем магазине многого не будет, увы, должен вас огорчить, вы не сможете при социализме похвастаться полным комплектом товаров, мне очень жаль, но вам придётся кое-что прятать под прилавком, у вас тут будут очереди и дурной запах, простите меня, господин Меркатор, но не хотите ли вы в свою красивую книгу записать ещё одно изречение? Уинстон Черчилль: «Капитализм — это неравное распределение блаженства, социализм — это равное распределение убожества».
Отрывок из романа Василия Аксёнова «Остров Крым»
