Жизнь знаменитой балерины Наталии Касаткиной можно описать одной строчкой: «Покой нам только снится». Возглавив в 1977 году вместе с танцовщиком, балетмейстером и супругом Владимиром Василевым Государственный академический театр классического балета, пара создала множество выдающихся постановок.
И сегодня балетмейстеры активно готовятся к премьере «Сказки о Лебедином озере и Гадком утенке», которую зрители должны увидеть уже следующей весной. Мы встретились с Наталией Дмитриевной и поговорили о тонкостях подхода к артистам балета, дисциплине в театре Касаткиной – Василева и замыслах снять фильм с Юрием Стояновым.
Особая атмосфера
Наталья Кожина, «АиФ. Здоровье»: – Наталия Дмитриевна, вы сейчас готовитесь к новому детскому балету, премьера намечена на весну. Скажите, какие эмоции вы испытываете, когда показываете постановку первый раз?
Наталия Касаткина: – Колоссальное напряжение. Всегда кажется, что лучше бы я сама все станцевала, чем смотреть, как артисты танцуют, и видеть то, что не совсем получилось. А иногда наоборот – огромное счастье, когда они что-то от себя добавляют. Мы вообще относимся к балетмейстерам, которые доверяют артистам. То есть сначала мы придумываем, показываем, заставляем сделать в точности как задумано, а потом наступает какой-то момент, где-то на середине работы, когда настоящие талантливые артисты чувствуют роль больше, чем мы. Балерина может сказать мне: «Наталия Дмитриевна, моя героиня так поступить не может, она должна по-другому». И я ее послушаю, потому что она уже вошла в роль. Точно так же и нам доверяли – Касьян Голейзовский, Григорович. Мы этому научились у них.
– Когда вы видите ошибку на сцене, делаете потом какой-то «разбор полетов» после спектакля?
– Конечно. Если это кордебалет, то я их громко ругаю, ведь они могут что-то не сделать просто от невнимательности. Если это ведущие артисты, то там более тонкий разбор и не всегда сразу после спектакля. Иногда придешь, поздравишь, а обсуждение ошибок откладываешь на потом. Мы никогда не забываем, что было выполнено не так. Перед следующим спектаклем мы говорим об этом артисту.
– Балерина Наталья Огнева говорила, что у вас в театре какая-то особая атмосфера, не похожая ни на какую другую…
– Мы эту атмосферу как-то умудрялись создать и в Большом, и в Мариинском театрах тоже. Во‑первых, мы уважаем артистов, даже тех, кто не очень талантлив. Во‑вторых, поскольку мы очень любим свою профессию, репетиции у нас проходят весело. Мы иногда шутим и говорим глупости, даже когда идут какие-то драматические сцены. Нам хочется поддержать артиста, вдохновить. Поэтому репетиции проходят легко. Когда артист буквально падает на пол от усталости, мы что-нибудь ему наговорим, смотришь, а он еще может что-то показать. Это что касается самой работы. Относительно остального мы можем быть очень строгими, увольняем иногда.
Дисциплина
– Что же такое нужно сделать, чтобы вы уволили человека?
– Все дело в дисциплине. У нас в балете нельзя ее не соблюдать. Когда артист начинает плохо себя вести, либо мы его приводим в чувство, либо расстаемся с ним.
– А со звездной болезнью артистов часто сталкиваетесь?
– Конечно, сколько угодно. У артиста балета – особый склад ума, поэтому иногда эту звездную болезнь нужно даже поддержать, и тогда он разобьется в доску, но сделает все. К каждому артисту нужен свой подход: порой приходится быть резким, поставить человека на место, чтобы он не расслаблялся, не распускался. В принципе они как дети. Им очень мало лет. У нас в коллективе в основном артисты от 17 до 23 лет.
С молодыми очень приятно общаться, мы умеем говорить на их сленге, но это не те пять страниц ненормативного текста, которые мне прислал наш министр культуры, когда в Думе обсуждалось, какие слова можно говорить, а какие – нет. Если наши артисты употребляют такие слова – вылетают мгновенно.
– Наталия Дмитриевна, я знаю, что вы со своей труппой активно гастролируете. Вы часто бывали в Америке и в этом году тоже поедете туда, вам никогда не предлагали там остаться?
– Не то слово. Когда мы привезли в Нью-Йорк с Большим театром свой балет «Весна священная», вся мировая пресса откликнулась на этот спектакль. Это был прорыв в репертуаре Большого театра. Начались переговоры, а потом к нам прилетел человек, который занимался тяжелой промышленностью и имел связи с Россией. У него дочка – балерина, он решил сделать театр для нее и предложил нам пустое здание. Условия были простыми: мы можем принимать туда кого угодно, делать там все, что угодно, главное – чтобы дочка танцевала. Мы ответили «нет». Предлагали еще в Центральной Европе сделать такой центр, в Германии или Голландии. Но мы хотим сделать его для нашей страны и для Москвы. Мы больше всего ценим нашу публику, хотя нашу труппу на «ура» принимают везде. Нам нужно, чтобы нашим людям было тоже хорошо, чтобы они были культурными.
Призвание
– У вас замечательная семья, но ни сын, ни внуки не пошли по балетной стезе. Почему так получилось?
– Что касается сына, мы его отдали в балетную школу. Но я по его взгляду поняла, что это не его призвание: вот стоит у балетного станка Леша Фадеечев, смотрит внутрь себя. Стоит Ирек Мухамедов – весь собранный. И стоит наш Ванечка и считает ворон. Конечно, сначала сын был против нашего решения, плакал, потому что там были замечательные залы, красивые парты, а мы его засунули в английскую школу. Но он окончил ее с отличием, свободно говорит по-английски. Эту же школу окончила его дочка, Катя. Внучка слишком высокая для этой профессии, хотя она очень хотела попробовать себя в балете, но мне казалось, что ей будет там тяжело. Сейчас она оперный режиссер, сделала более десяти постановок, а ей недавно исполнилось всего двадцать шесть лет. В «Новой опере» идет ее «Дитя и волшебство». Сейчас она находится в Челябинске и ставит «Фауста». Кем будет внук Коля, не знаю. Но одно могу сказать точно: он очень красивый, добрый и чемпион Москвы по тхеквондо.
– Ваш сын – директор Театра классического балета. Чья это инициатива?
– Это была его инициатива. Он стал директором в то время, когда рухнуло кино и сын не мог заниматься своим делом. А у нас была абсолютно криминальная обстановка в театре. Мы этого не осознавали, а он это понял. Благо, все хорошо закончилось. Ваня взял все дела в свои в руки и в течение восьми лет разгребал то, что наворотили до него другие люди. Сейчас все чисто. Он следит за законодательством, чтобы не было никаких ошибок. Но сын говорит, что если найдет человека, который сможет принять его дела, то он уйдет. Мы с отцом мечтаем о том, чтобы Ваня снимал фильмы. У нас есть замысел драматического фильма, с балетом, конечно же. Хотим, чтобы в главной роли был замечательный артист и человек Юрий Стоянов. Скоро встретимся с ним и будем соблазнять его своей идеей.
Балерина Наталья Осипова: «Я люблю трэш во всем!» 
Николай Цискаридзе: если меня решат убить на сцене, всё равно окончу партию 
Разорительный, вдохновляющий, пожароопасный. 3 истории про Большой театр 
Ольга Смирнова: «Зрители уже устали от цирка на сцене. Да и артисты тоже» 
Эволюция «Щелкунчика»: от императорского балета к революционному и обратно 
