Новый фильм Алексея Германа-мл. «Под электрическими облаками» получил приз «Серебряный медведь» на Берлинском международном кинофестивале. Действие русско-польско-украинской ленты происходит в 2017 г. в преддверии большой войны. Судьбы героев переплетены вокруг строительства многоквартирного дома. По словам самого Германа, это истории «лишних людей», которые «в нынешних условиях ещё чего-то хотят», «попытка понять распятость России между прошлым и будущим». И вообще, кино о «предчувствии гражданской войны» в обществе.
Есть ли шанс её избежать? Об этом Алексей Герман-младший рассказал «АиФ».
Великие тоже врут
Владимир Кожемякин, «АиФ»: Алексей, комментируя свой фильм «Под электрическими облаками», вы сказали, что в нем есть ощущение страны в преддверии большой войны, кризиса, каких-то трагических событий. Откуда это чувство?
Алексей Герман-мл.: Ещё недавно я был уверен, что война начнётся уже в 2018-2019 гг., , не позже, из-за того что везде исчерпан лимит договариваемости. Никто уже не хочет договариваться друг с другом. Все договоры — только камуфляж, маска. Даже на уровне сугубо личного, частного общения. Например, у меня есть друзья и государственники, и либералы. Когда общаешься с ними наедине, и те и другие говорят вроде бы адекватные вещи. Но когда они сбиваются в агрессивные стаи, то теряют способность коммуницировать даже с себе подобными, только визжат и плюются. Они отказывают не только себе, но и всем окружающим людям в праве смотреть на предмет с разных сторон. Но Господь же дал нам объёмное зрение! К чему принуждать и себя, и других глядеть на мир одним глазом?
Ровно то же самое наблюдается в международных делах. Меня иногда цензурируют в России, когда я говорю что-то неугодное, вырезают на телеканалах. Но меня цензурируют и в Европе. Самая крупная английская телерадиовещательная сеть недавно порезала мой эфир — из-за невинного вроде бы утверждения, что Европа не понимает и не поймёт Россию...
Все это безумие просто не может кончиться хорошо. Вопрос только, сколько осталось ждать.
— Война, которую вы ждёте, будет на своей или чужой территории? За правое дело или нет?
К тому же, свежепролитой крови становится все больше. Мертвые люди в Донецке — они же никуда не деваются. Их хоронят, но память об убитых остается. Об убитых детях тоже... С каждым месяцем ситуация становится все более тупиковой, и никто в состоянии отойти назад. Запад устраивает только один вариант: капитуляция Донбасса. Но любой русский правитель не может допустить немецкие танки в тысяче километров от Москвы. Потому что, если он это допустит, то через неделю им самим выстрелят из пушки по направлению к Польше...
— Если война начнется, пойдете на фронт?
— Я вам честно скажу: если война начнется, я очень испугаюсь. Потому что тогда уже ни у кого из нас не останется выбора...
— А может, все-таки пронесет и худшее уже позади? Должен же мировой кризис когда-то закончиться...
— Навряд ли это произойдет в ближайшем будущем. Еще не пройден, наверное, пик разочарования России в Западе, а Запада в России. Все яснее становится тот факт, что большого общего европейского дома уже не будет. А что будет? Пока что ситуация какая-то безвыходная. И никто не знает, что принесет нам грядущая эпоха. Раньше будущее можно было худо-бедно предсказывать хотя бы на пять-десять лет вперед. Сегодня так уже не выходит.
Комплекс «Брата»
— Известный российский художник и писатель, который, кстати, уехал жить в Европу, недавно заявил: «Ничего нет плохого или незаконного в презрении к какому-либо народу. Если я могу презирать личность, то могу презирать и народ. Я художник. Я так вижу. Мне плевать на население России, мне плевать на аборигенов Австралии. Ни те, ни другие не вызывают у меня пока уважения и любви. Не заслужили. Моё уважение надо заслужить. А оно дорогого стоит»... Как по-вашему, должен ли художник, в широком смысле этого слова, любить свой народ и свою страну? Или он свободен от этого?
— Думаю, что не свободен, к сожалению. По большому счету, конечно, никто никому ничего не должен. И художник тоже. А вот откуда рождается его творчество? И что такое его любовь? Это, наверно, не обожание. Художник не обязан обожать. Художник не обязан славить и биться в падучей. Но чувствовать связь с местом, где ты живешь, все-таки желательно. Наверно, что-то у тебя в душе должно отзываться, какое-то сопереживание.
Я сильно подозреваю, что все большое русское искусство сделано людьми, которым, как минимум, своя страна не безразлична. Их искусство — это боязнь Родины, любовь к Родине, сомнения к Родине, гордость за Родину — там было все сразу. Разве Чехов не пытался разобраться в родине? А Бунин? А другие?
— Где, по-вашему, в кино заканчивается искусство и начинаются пропаганда, экстремизм, расовая ненависть?
— Искусство заканчивается у тебя внутри, в восприятии твоего фильма. Восприятие фильма «Брат-2» очень уважаемого мною режиссёра Алексея Балабанова закончилось у меня теми знаменитыми шутками про украинцев. Между прочим, на эту картину они сильно обиделись и оскорбились. А для меня Балабанов перешёл некую грань, красную линию.
Так и вообще в искусстве. Мне кажется, что эта линия пересекается в тот момент, когда мы намеренно унижаем другую нацию. И это очень опасно, особенно в России с 20 миллионами мусульман, со множеством языков и народов. Я не раз бывал на Украине. Там всегда было огромное количество фобий и комплекс младшего брата по отношению к России, на мой взгляд, странный и не всегда оправданный. Но всё это надо учитывать. Та же проблема существует не только у нас, а и везде в мире...
— Но те же американцы, по-моему, не особо заморачиваются, когда в своих фильмах про войну во Вьетнаме показывают не только вьетконговцев, но и вообще жителей Восточной Азии существами второго сорта. И совесть никого не мучает...
— Я в этом не уверен. Вообще, американцев мало кто волнует, кроме себя. И потом, то, что они снимают — это же комикс. Но попробуйте в самой Америке задеть чью-то национальность! Вы получите судебный иск. Припомните, много ли в США вышло таких фильмов за последние годы? Там это уже изживают, поскольку понимают, что их страна, как и Россия, — многонациональная пороховая бочка. Когда европейские газеты наперебой бросились перепечатывать карикатуры из «Шарли Эбдо», в американских СМИ в этом смысле было тихо.
Кстати, перед премьерой «Электрических облаков...» американцы спросили меня, насколько это кино будет понятно им самим. Я ответил: а мы не делали его так, чтобы было понятно американцам. Потому что вы, ребята, всё равно про нас ничего не знаете. Для вас наш 1991 год был, как в фильме «Звёздные войны», когда в финале начали падать памятники, а потом им на смену появилось что-то другое, прекрасное. А для нас это огромное количество людей, которые спились, погибли, исчезли. Это потеря смыслов, загнивание культуры и трагедия целых научных институтов. Это крах целого мира... В Америке никогда не было блокады, миллионов погибших, она никогда не восстанавливалась после страшной войны. Это вообще другая степень исторического напряжения, иная планета. Куда им!
«Ненависть закончится»
— Вы как-то сказали, что время в России движется не по прямой из точки «А» в точку «Б», а направо, налево, вверх и вниз. Простите, а как это?
— Мы — удивительная страна. Для нас прошлое иногда важнее, чем настоящее. Оно у нас не закрыто, потому что все еще происходит в нас. Мы еще дискутируем о нем, ломаем копья. Мы не блаженная Италия, которая находится в какой-то религиозной католической нирване. Россия шарахается назад, вперед и в стороны, повторяет уже пройденный путь, заново переживая свой исторический опыт. Вопрос: «Что для тебя 91-й год?» вызовет у любого русского бурю эмоций.
— В своё время вы сняли фильм о войне «Последний поезд». Сегодня вы хотели бы сделать кино, например, об ополченцах на юго-востоке Украины?
— Мне кажется, что самым правильным будет сделать это, когда политическая экзальтация утихнет. Русские и украинские кинематографисты должны снять совместный фильм не об идеологиях, садистах и нацистах, а о нормальных людях, которые воюют за то, во что они верят. О судьбе приличных ребят, где-нибудь донецком аэропорту или в Дебальцево, которых судьба разбросала по разные стороны фронта...
В кино об Украине надо искать прежде всего что-то человеческое. Потому что там идёт гражданская война. Воюют люди одной веры и одного языка. И, как всякая гражданская война, она гораздо более жестокая, чем обычная. Она всё равно закончится, рано или поздно. Я, к сожалению, думаю, что это надолго. Но тем не менее. Рано или поздно закончится ненависть с обеих сторон. И все равно не получится переделать одних людей в других. Морок пройдёт, и вот тогда надо будет восстанавливать связи и относиться ко всему этому как к общей трагедии.
— А где, в каком месте вам было бы интереснее снять такую историю — на стороне ополченцев, или, по сюжету, в районе, который находится под контролем украинских войск, например, в сегодняшнем Славянске или Мариуполе?
— Я бы думал не о границах, а о том, чтобы снять фильм, который хоть как-то сможет нас примирить. Не сейчас. Через годы.
