Конечно, мы обмениваемся эсэмэсками, но я им не доверяю. Мама ни за что не напишет правду. Поэтому всегда звоню, чтобы услышать её голос. Маме семьдесят, она живёт на подмосковной даче.
– Да, всё хорошо, я же тебе писала. Купила поливалку для сада, шланги, посадила бегонии. Давление в норме.
– Ну хорошо, тогда пока, целую.
– А больше тебя ничего не интересует? – спрашивает мама заговорщическим голосом. Ну с намёком, мол, у меня тут такие новости!
– Нет! – кричу я и бросаю трубку.
Потом весь вечер, конечно, думаю: что мама имела в виду под «больше»? И хочу ли я это знать? Нет, не хочу.
Что она мне рассказывала, если я отвечала: «Да что там у тебя случилось?» Два раза сообщила о своём скоропалительном замужестве. То есть о двух скоропалительных замужествах и двух не менее скоропалительных разводах. Один раз о том, что, кажется, собирается всё продать и уехать жить за границу. Правда, ещё не решила куда. Но ведь это, в сущности, неважно. И, возможно, я её не застану в Москве, когда вернусь из командировки (я тогда уехала на три, всего на три дня!). Ещё один раз она призналась, что сидит в местном отделении милиции за скандал в магазине. Нет, уже всё хорошо. Пьёт коньяк в кабинете начальника. А ещё один раз я застала её на крыше дома. Ещё удивилась, что связь такая хорошая. Мама залезла на крышу, используя стремянку (после дождей и ветра крыша начала протекать, и мама решила оценить ущерб), и стремянка, естественно, упала. Телефон чудом оказался в кармане. В этот момент я и позвонила. И мама светским тоном спросила: «А больше тебя ничего не интересует?» – после чего в подробностях сообщила, что ждёт пожарных. Но что-то они долго едут, так что она попробует спуститься сама…
– Позвони своей тёще, – прошу я мужа. – Я боюсь.
– Ей уже семьдесят. Уже полгода она… ведёт себя… прилично, – отвечает муж.
– Вот это меня и беспокоит. Уже целых полгода!
Мнение автора может не совпадать позицией редакции
