Шёл декабрь 1851-го, ничем, в общем-то, не примечательный, кроме, пожалуй, одного - в эти дни здоровье писателя Гоголя резко ухудшилось. Обитал он тогда в доме графа Александра Толстого возле Арбатской площади. Сюда он вселился три года назад, здесь ему было суждено умереть в конце зимы 1852-го. Сегодня в этом особняке располагается мемориальный центр «Дом Гоголя», где воссоздана обстановка последних дней жизни писателя.
Величайший бомж России
Потомственный полтавский дворянин Гоголь-Яновский, отказавшись от наследства, остался безденежным и бездомным. Подолгу жил в Петербурге, Риме, Москве в гостиницах, на съёмных квартирах и в домах друзей.
Ампирный особняк графа Толстого был одним из них и, как оказалось, последним. Гоголя здесь любили, создали ему хорошие условия для творчества. Сюда приходили в гости писатели Сергей Аксаков, Тургенев, Островский, Данилевский, историк Погодин, актёр Щепкин, светская красавица Смирнова-Россет, которой увлекались Пушкин и Лермонтов. В этом доме Гоголь читал «Ревизора», причём так прекрасно, что великий Щепкин уверял: актёра, равного Гоголю, нет.
Михаил Погодин, сперва друг и благодетель, потом чуть ли не враг и снова друг Гоголя, сделал для писателя много хорошего, взамен чего требовал от него публикаций для издаваемого им журнала «Москвитянин». Гоголь же уклонялся от журнальной подёнщины вообще и от далёкого для него по взглядам журнала в частности.
Перешагнувшего 40-летний рубеж (кризис среднего возраста?) Николая Васильевича раздирали противоречия: то мечтал о писательской славе, то признавался, что вообще перестаёт заниматься литературным творчеством.
Порывался уехать в тёплые края, где нет зимы, собирался посвататься к графине Анне Виельгорской, обращался даже к старцам Оптиной пустыни с просьбой благословить на монашество, однако благословения не получил.
«Настоящее его призвание было монашество, - писал близкий друг Гоголя Василий Жуковский. - Я уверен, что если бы он не начал свои «Мёpтвые души», которых окончание лежало на его совести и всё ему не давалось, то он давно бы стал монахом и был бы успокоен совершенно, вступив в ту атмосферу, в которой душа его дышала бы легко и свободно».
Нараставший душевный кризис, усугублённый, возможно, ещё и психическим нездоровьем, ввергал писателя в одиночество, тем более горькое, что к 42 годам он так и не обзавёлся семьёй.
А где голова?
Ближайшим другом Гоголя была Екатерина Хомякова, жена Алексея Хомякова и сестра Николая Языкова. Её смерть от брюшного тифа в январе 1852 г. стала для Гоголя последним ударом, от которого он так и не смог оправиться. На панихиде он сказал: «Всё для меня кончено!»
Вскоре Гоголь почти перестал есть, начав блюсти Великий пост раньше, чем велел церковный календарь. Состояние его здоровья стремительно ухудшалось. Граф Александр Толстой, устраивавший церковные службы прямо в доме, вскоре от них отказался: хотел избавить Николая Васильевича от долгого стояния.
В феврале Гоголю стало хуже. В ночь на 12-е число он сжёг рукопись второго тома «Мёртвых душ». То ли под влиянием духовника отца Матфея, резко критиковавшего произведения писателя, то ли потому, что уже готовился к смерти. По свидетельству немногих, кто был знаком с замыслом «Мёртвых душ», Чичиков как законченный мошенник отправляется на каторгу (готовя этот поворот сюжета, Гоголь даже брал у Аксакова карту Восточной Сибири - подбирал скупщику мёртвых душ конкретное место). Уничтожив рукопись, он, похоже, утратил интерес к жизни - истово молился, ни с кем не общался. Собравшийся у постели умирающего консилиум лучших московских врачей не пришёл к единому мнению о болезни Гоголя. Подозревали малярию и менингит, катар желудка и тиф.
Это его опасение породило легенду: якобы при ликвидации в 1931 г. кладбища Даниловского монастыря, когда Гоголя эксгумировали и перенесли его прах на Новодевичье кладбище, доски гроба были исцарапаны - будто бы Гоголь проснулся в гробу. Однако показания писателя Владимира Лидина и дочери москвоведа Сытина Натальи, присутствовавших на перезахоронении, противоречат друг другу даже по более простому вопросу: была ли в гробу голова писателя? По одной из версий, череп присвоил себе известный собиратель Бахрушин. По другой, вследствие сдвигов пластов земли голова оказалась несколько выше тела и была также захоронена в новой могиле.
Но быть похороненным живым Гоголь не мог хотя бы потому, что скульптор Николай Рамазанов, снимавший с писателя посмертную маску, свидетельствовал о первых признаках разложения тела. Да и технология была такова, что снять маску удавалось лишь с мертвеца: рот и нос плотно залепляли гипсом.
Как бы то ни было, посмертная мистика загадочного писателя тенью идёт за его судьбой, сохраняя тайны для других поколений его читателей.
Автор благодарит сотрудниц «Дома Гоголя» Ольгу Зазулину и Елену Митарчук за помощь в подготовке материала.
