Махмуд Рафиков - старейший российский кинодокументалист, единственный из доживших до наших дней оператор, снимавший ядерные и ракетные испытания СССР. В свои 89 лет он по-прежнему хорошо помнит мельчайшие детали того, что увидел тогда.
Рентгены не считал
Командировку на первый секретный объект ему предложили уже через полгода после окончания ВГИКа, в декабре 1951 года. Это был ракетный полигон Капустин Яр, где Сергей Королёв проводил испытания первых советских ракет. А в сентябре 1954 года Рафиков оказался в Семипалатинске.
- Как мне сказали, предстояло выполнить особо важное правительственное задание. На все мои вопросы, куда ехать и что снимать, следовал вежливый ответ: узнаешь на месте. Меня и ещё 4 операторов привезли на Ярославский вокзал, посадили в спецвагон. Едем сами не знаем куда. Через несколько дней состав прибыл в Семипалатинск. Но нас повезли ещё дальше - каждого к своему месту. Меня высадили в 15 км от Семипалатинска, там, где располагался авиационный дивизион. Показали аэродром, с которого я должен был вылетать. Что конкретно буду снимать, я так и не знал до последнего момента... Кстати, позже выяснил, что в том же составе, которым ехали мы, в Семипалатинск везли ядерные боеголовки - в соседнем вагоне, похожем на броневик.
Испытания ядерной бомбы с воздуха снимали тогда впервые. И первые съёмки я делал с самолёта дозиметристов - «персональным» бортом меня ещё не обеспечили. После того как Ту-16 с бомбой сбрасывал свой смертоносный груз, к этому месту на Ту-4 подлетали мы с дозиметристами. Они замеряли радиацию сначала в 5 км от ядерного облака, затем ближе и, наконец, внутри него. Я же фиксировал на кинокамеру все фазы развития ядерного «гриба». А коллеги-операторы вели съёмки с земли - за 10-15 км от взрыва.
Сколько рентгенов было внутри «гриба», я не знал, подобные вопросы не приветствовались. Но, думаю, немало - даже на плёнке иногда появлялись пятна от радиации. У нас же от неё не было никакой защиты, хотя к «грибу» мы подлетали практически сразу же после его образования: нужно было выполнить задачу, пока он не «растаял»…
За время работы, конечно, пришлось побывать в разных переделках. Однажды, например, залетаем мы в ядерное облако и вдруг слышим, как по обшивке самолёта что-то со страшной силой заколотило. Оказалось, это были камни, поднятые к небу мощной взрывной волной и теперь падающие обратно. Спасло нас тогда лишь чудо…
Но и хороших впечатлений тоже было немало. В Семипалатинске, к примеру, нас шикарно кормили.
Известно, что ядерную программу СССР в своё время курировал сам Лаврентий Берия, у которого на полигоне имелся свой особняк. К моменту моего приезда сюда Берия был уже расстрелян и домик этот пустовал. Зато работала прекрасная офицерская столовая, которую оборудовали ещё при жизни Лаврентия Павловича по его распоряжению. Запомнилась сервировка столов: на тарелках красовались либо изображение императрицы Екатерины, либо герб Российской империи. Оказалась, что посуда была «позаимствована» из царского дворца... Питалось в этой столовой человек 20-30, в основном учёные-атомщики.
Ад морковного цвета
Руководил испытаниями академик Игорь Курчатов. Отснятые Рафиковым кадры он рассматривал в качестве основных данных об испытаниях, поскольку они были сделаны сверху: то, что происходило на земле, он видел и сам.
- Однажды Игорь Васильевич поинтересовался у нашего начальства: кто, мол, снимает испытания с самолёта? Дело было в той же офицерской столовой. Я ужинаю и вдруг чувствую, что кто-то подходит сзади. Оборачиваюсь и вижу перед собой роскошную бороду и толстовку - передо мной стоял сам Курчатов. Он пригласил меня в свою комнату и попросил детально описать по цвету все фазы последнего ядерного взрыва, наблюдаемые мною с самолёта. Вообще-то смотреть на ядерное облако сразу после взрыва просто невозможно - настолько оно ослепительно-белое. Затем облако бледнеет, у него появляется жёлтый, лимонный цвет, постепенно переходящий в красный, либо вишнёвый, либо морковного оттенка. Игоря Васильевича тогда почему-то особенно заинтересовало: вишнёвый был оттенок у ядерного облака или морковный?
Через некоторое время после нашей беседы меня попросили зайти в спецотдел. Оказалось, что после общения с «самим» мне выделили персональный самолёт для съёмок. Я, конечно, обрадовался, поскольку на тот момент так и не смог снять до конца развитие ядерного взрыва: основное время, отпущенное на полёт, мои попутчики-дозиметристы использовали для решения своих задач... Кстати, когда в следующем году я в очередной раз вернулся на полигон из Москвы, где монтировал отснятые кадры, то далеко у забора увидел сиротливо стоящий самолёт, на котором мы с дозиметристами столько летали. Оказалось, что к нему теперь и подходить близко опасно - так сильно он фонит...
Корабль - в клочья
В 1955 г. Махмуда Рафикова ненадолго перебросили на Крайний Север - снимать ядерные испытания на Новой Земле.
- Там я документировал все фазы подводного взрыва, начиная с зарядки торпеды ядерным устройством. Торпеду вместе с ядерной боеголовкой подвешивали на глубину около 12 м под днище сторожевого корабля, находящегося в нескольких километрах от берега. На некотором удалении от него находились два корабля - «Гремящий» и «Куйбышев», а также две подлодки, одна на поверхности моря, а другая под водой. Разумеется, людей на всех этих судах не было.
