400 лет назад, 16 мая 1619 г., в Томск вернулось 13 казаков. Годом ранее тобольский воевода Иван Куракин дал им чёткое задание: «Каково Китайское государство велико, и сколь людно, и какова их вера? Велим про то про всё проведати подлинно, есть ли в Китайское государство ход, и ис Китайского государства есть ли в иные земли водяной путь, и сколь богато?»
Ответом стало уникальное произведение под названием «Роспись Китайскому государству и Лобинскому, и иным государствам, жилым и кочевным, и улусам, и великой Оби, и рекам и дорогам», автором которого был глава миссии, томский городовой казак Иван Петлин. Вообще эту «Роспись...» надлежало хранить в строжайшем секрете и ни в коем случае не допускать утечки информации в Европу. Однако уже в 1625 г. почти полный текст «Росписи...» публикуется в Лондоне на английском языке под названием «Повествование русских казаков, путешествующих из Сибири в Китай и другие страны, прилегающие к нему». Публикация становится бестселлером и спустя несколько лет издаётся на французском и шведском языках.
Английское, французское и шведское издание — набор весьма специфический. Что, впрочем, объясняется довольно просто. Англия, Франция и Швеция — главные и самые отчаянные игроки Европы, заинтересованные в поиске кратчайшего пути до Китая: сказочно богатой страны, торговля с которой сулит прямо-таки невероятные барыши.
О том, что этот кратчайший путь пролегает через Сибирь, догадывались уже давно. Догадки, правда, были нелепыми. Скажем, благодаря Сигизмунду Герберштейну и его «Запискам о московитских делах», что были изданы в 1549 году, считалось, что добраться до Китая по воде очень просто, поскольку «сибирская река Обь вытекает прямо из озера Китай». Особенная истерика охватила в связи с этим как раз англичан, которые раз за разом отправляли экспедиции на поиск Северного морского пути в Китай, но по неумолимым законам географии и климата дальше Белого моря продвинуться пока не могли.
Однако зуд и желание прибрать к рукам транзитную торговлю с Китаем через Сибирь никуда у англичан не делись. Дело дошло до того, что в 1617 году, предлагая посреднические услуги по заключению мира между Россией и Швецией, англичане в качестве гонорара требовали у русской стороны как раз позволения «сыскать и проведать тот проезд подле реки или рекою Обью к Восточной Индее в Китайское государство».
Нажим англичан был силён, и на кону стояло многое. Но в тот раз английскому поверенному Джону Мерику удалось на время отвести глаза. Прямо отказать было нельзя, и потому формулировку подыскали обтекаемую: «Про Китайское государство и богатства его, и многолюдие, послы и путешественники много лгут. Оно невеликое и небогатое: добиваться его нечего. Все волости тамошние обведены кирпичной стеной, и потому мочно знать, что место невеликое».
В Москве, впрочем, понимали, что такой трюк — штука разовая, долго отводить глаза не получится. И потому были вынуждены включиться в увлекательную гонку: «Кто первым найдёт сибирский путь в Китай и снимет все торговые сливки?»
Именно поэтому и собрали так быстро первую миссию русских в Поднебесную. К делу подошли с умом. Во главе прагматично был поставлен человек без роду и племени, но зато умный, инициативный и, что главное, умеющий объясняться: в его активе было несколько наречий сибирских народов и монгольский язык. До поездки в Китай его вызвали в Москву для инструктажа, который провели на славу.
Логистику тоже продумали как следует, и потому сначала отправились во владения монголов, которые старались с русскими не ссориться. Более того, Алтан-хан Шолой Убаши не только «открыл путь чист» через свои земли в Китай, но и дал русским двух проводников: буддийских монахов. Лама Биликта и лама Тархан — «по вере своей духовные чины Мунгальской земли, по-здешнему как митрополит, и никоторые погранишные государи их не трогают, потому что они духовный чин».
Безопасный путь в Китай — подарок поистине царский. И то, что русская миссия добралась до Пекина быстро и без потерь, — большая удача.
Что же увидели русские люди в Китае? Прежде всего — ту самую стену, «которой вся волость огорожена»: «А стена ведена кирпишная, а мы сочли по рубежной стене башен со 100, по обоим концам, а к морю башням, сказывают, и числа нет; а башня от башни стоит по стрельбищу».
Произвёл впечатление и Пекин: «Город велик добре, каменной; бел, что снег; а стоит город на 4 углы, а вокруг него езду 4 дни. А по углам стоят великие и высокие башни, — белы, что снег; а посередь стен стоят башни же велики и высоки и белы — что снег, с подзоры, с красными и с лазоревыми и с желтыми. А на башнях по окнам стоят пушки; и по воротам пушки и ядра поболе головы человека».
Но больше всего, конечно, поразило Ивана Петлина торжище. Что, впрочем, неудивительно. Китай и сейчас торгует всякой всячиной по дешёвке и широко: «А в том городе торги сильные, со всякими товары, и с овощи и с харчу — по утру не продерешься промежду людей. Бархатов много всяких цветов, и всяких овощей розных — и гвоздики, и корицы, и анису, и яблоков, и арбузов, и дыней, и тыков, и огурцов, и чесноку, и луку, и ретьки, и моркови, и посторнаку, и репы, и капусты, и маку, и мускату, и фиялки, и миндальных ядер, и ревень есть, а иных овощей мы и не знаем, какие».
С удивительной скрупулёзностью Петлин отмечает наличие кабаков в каждом посещённом городе: где два, где четыре, где и того больше. Мнение о китайском общепите сложилось у него такое: «А питье там всякое, мёд и вино, а пиво как русское, и кабаков в городе много, и ярыжных и по...душок по кабакам много».
Насчёт религиозных обычаев Петлин сделал такую отметку: «А во храмах у них образы деланы глиняные да вызолочены з головы и до ног сусальным золотом, страсти от них возьмут! А во храм смотреть пущают всяких людей. А бороды и усы священники бреют и щиплют, а ходят без штанов, а клобуки у них желтые. А говорят так: ваша де вера одна с нашею была, да не ведаем, как наша вера от вашей отскочила».
Словом, отличная страна. В качестве торгового партнёра — самое то. Нужно как можно скорее налаживать настоящие связи и торопиться снимать сливки, пока не налетели жадные конкуренты, прежде всего — англичане. Тем более что император Чжу Ицзюнь передал с Петлиным особую грамоту, которая...
Которая, собственно говоря, оказалась никому не нужной. В Москве её приняли и положили в архив. Перевести документ было некому. Сподобились это сделать только 56 лет спустя. Шанс, сулящий золотые горы, был упущен. Зато в русский язык вошла всем знакомая идиома «китайская грамота»: что-то запредельно сложное, не поддающееся осмыслению.
