Десять минут на машине, и вы из цветущего центра Донецка попадаете в поселок Октябрьский. Поселок Октябрьский — в другой мир, в котором война ощущается каждой клеткой. Пустынные улицы разрушенных и брошенных домов, искореженные столбы и заборы. Тень от разорванных линий электропередач лежит на изрешеченной воронками дороге. Это часть поселка, прилегающая к территории бывшего донецкого аэропорта.
На разбитой улице — почти настоящий «блок-пост» из местных бабушек. Они действительно проверили у незнакомца документы. Предупредили, что на камеру их снимать нельзя, но расскажут всю правду о своей жизни.
— Вчера тут ужас что творилось, часов около восьми вечера прилетело восемь 120-х мин. Грохот, осколки в разные стороны, — говорит пенсионерка, — вот мальчик, он со своей сестрой весь вечер просидел в подвале.
Появляется мальчуган лет шести, который представляется Богданом.
— Ты почему вчера залез в подвал, расскажи дяде-корреспонденту.
— Потому что летели осколки, и мне родители сказали туда полезть.
— С кем ты там был.
— С сестрой Мирой и мы там играли.
— Страшно было?
— Да.
— А почему с детьми не полезли в подвал родители, — спрашиваю у старушек.
— Дом у них старый, глинобитный, если завалит, то не вылезешь. Родители и остаются в доме наверху, а детей спускают в подвал. А куда деваться? Да ездили они два года по квартирам, работы нет, пришлось продать все золото, что было, чтобы снимать квартиры, а что толку? Все равно вернулись.
— Вы посмотрите, как мы живем, — говорит другая старушка, — на улице практически не осталось ни одного целого дома, как так можно жить. Нас продолжают бомбить каждый день, а в городе даже не подозревают, что тут гибнут люди. Мы вроде живем в одном городе, но в разных мирах. Сюда даже транспорт общественный не ходит, ближайший на ЖД вокзале, куда отсюда пешком 40 минут...
— А пробовали обратиться по поводу переезда? Я знаю, что республика предоставляла временное жилье людям из обстреливаемых поселков.
— Это предоставляют тем, кто остался вообще без жилья. Почему я должна уезжать из своего дома куда-то в город, что нам предоставляют жилье? За что снимать, мне 53 года, два года до пенсии, я в аэропорту проработала 17 лет, а как его разбомбили, не могу никуда устроиться. Плюс у меня мама-инвалид на руках. Но это полбеды. Надоели эти обстрелы уже. Мы любим республику и все голосовали 11 мая 2014 за независимость, но три года нас обстреливают постоянно. Я раньше жила для детей, сейчас они уехали, и я их не вижу, и я не знаю, зачем мне дальше жить. Ради чего терпеть. Мы не живем здесь, а существуем, от безысходности.
— А много людей уехало?
— Очень много, здесь остались в основном пенсионеры. На нашей улице живут всего в пяти домах, остальные или разбиты и заброшены, или люди снимают жилье в Донецке и появляются периодически поделать ремонт или что-то по огороду.
На улицу выезжают белые «Жигули» без переднего лобового стекла, и водитель вежливо машет — сними меня. После нескольких кадров водитель рассказывает, что машина — тоже жертва вчерашнего обстрела. «Осколками повыбивало стекла, хорошо, что больше ничего не пострадало и на ходу. Вот еду на работу, а что делать».
Вокруг по улице — выбитые стекла, изрешеченный осколками фасад дома и кровля, искореженный забор, смонтированный буквально из того, что под руку попалось. Для местных — привычный уже пейзаж.
В одном из домов живет пожилая пара — Надежда и Юрий. Живя под обстрелами, остаются очень дружелюбными и открытыми.
— Расскажите о своей жизни с начала войны.
— Когда все началось, в мае 2014 года люди быстро сплотились и помогали друг другу. Было даже, что мы с соседями поймали диверсанта, который, как оказалось, ставил «маячки».
— А можно об этом подробнее?
— Да смотрим — идет короткостриженный молодой парень. В глаза бросается неряшливая одежда, как будто специально переоделся в нее. Ведь молодые люди в такой не ходят. А потом он спрашивает у нас дорогу до железнодорожного вокзала. Вот что-то в поведении его насторожило, трудно сказать, что, но мы подняли шум. Выбежали мужики и стали его гонять по округе. В общем, поймали, погрузили в машину и сдали ополченцам. В рюкзаке у него оказались эти «маячки».
— Что происходит сейчас?
— В последнее время нас обстреливают каждый день. У нас нет передышки. Ну часа четыре — начало пятого, и уже начинается вечером, и могут под утро. У нас никаких часов перемирия нет, здесь не действуют никакие минские соглашения. Мы стараемся часов в пять-шесть уже быть дома и никуда не выходить.
— Три года вы постоянно живете под обстрелами. Страшно так жить?
— Ничего, мы привыкли, — отвечает Юрий.
— В последнее время они стали применять какие-то бесшумные снаряды, — добавляет Надежда. Так занимаешься своими делами и неожиданно раздается взрыв. Вот вчера нас так и обстреляли: тихо-тихо, а потом как шарахнуло. У нас окна были заколочены — так пробило, и повылетали стекла. Одна мина упала в огород, и взрывной волной от нее вырвало железные ворота с креплением. Военные приехали, сказали, что это 120 мм мина.
— Как укрываетесь от обстрелов, есть ли бомбоубежище?
— Насчет бомбоубежища я не знаю, но даже если оно есть, добежать во время обстрела в него нереально, осколками посечет. Поэтому мы сидим дома. Есть подвал, но в него не спускаемся, потому что если обрушится дом, то это братская могила.
— Сегодня ваш дом получил повреждения, и, насколько я знаю, это не в первый раз. Республика как-то помогает в восстановлении?
— Да. Вчера во время обстрела оборвало линию электропередачи и пробило газовую трубу. Свист был огромный, мы позвонили, и ремонтная служба газовщиков приехала. Практически под обстрелами временно замотали дыру. Сказали, что нужно варить, но в таких условиях это невозможно. А сегодня утром приехали снова, посмотрели, какие нужны трубы, и обещают завтра уже сварить. Также приехали электрики и представители исполкома. Они сделали осмотр повреждений, составили акт и обещают оказать помощь.
Отнеслись хорошо, приехали оперативно. Каждый делает свою работу, поэтому претензий совершенно нет — только благодарность. Республика беспокоится о людях не на словах.
— А до этого вам что, не помогли?
— В 2015 году наш дом получил аналогичные повреждения, но тогда мы не стали обращаться за помощью, у людей были разрушения гораздо больше. Обошлись своими силами. Сейчас уже не сможем — не то материальное положение.
— В тот день ранение получила Надежда. Можете об этом рассказать?
— Я была во дворе и кормила скотину. Вдруг в тишине взрыв, я почувствовала боль в груди. Оказалось, задело осколком мины. Потом месяц пролежала в больнице. А был случай, я уворачивалась от снайпера. Да, иду и возле уха пролетает пуля. Я на землю и потом перебежками забежала за угол. Вот так у нас здесь, настоящая война.
— А как вы думаете, почему ВСУ обстреливают вас?
— От безысходности. Вернуть силовым путем они нас не смогут, вот и пытаются таким образом запугать. Но разжигают лишь больше ненависть к себе.
— Если вы встретитесь с человеком, который вас обстреливает, что вы ему скажете в глаза?
— Посоветую ему взяться за ум. Скажу — посмотри на нас, у тебя дома точно такие, как мы, родители. Ты смог бы в них стрелять?
— Как вы думаете, после всего произошедшего мы сможем жить с Украиной в одном государстве?
— Ни в коем случае, ни под каким предлогом. Я не хочу жить рядом с такими людьми. Мы жили 22 года и не подозревали, кто рядом живет. Ходили, желали друг другу счастья, а как коснулось, то даже в семьях начались раздоры. Пошел брат на брата, это ужас до чего мы дожили.
Несмотря на переживаемые лишения, супруги в будущее смотрят с оптимизмом:
— У нас живут прекрасные и трудолюбивые люди, и когда наступит мирное время, мы отстроим новый Донбасс, еще краше прежнего.
