Я ветеран войны и труда, 35 лет прослужил офицером во внешней разведке и армии. Долгие годы я работал с удивительным человеком - Ниной Васильевной Войтенко. Она была награждена массой орденов и медалей, во время войны была радистом, потом работала на разных должностях в системе ГРУ. Ее воспоминания о детстве и юности - на мой взгляд, удивительный пример настойчивости в достижении поставленной цели, а также подлинное, без прикрас свидетельство о жизни того времени.
От Бориса Ивановича Жесткова, Москва
ТОГДА я училась в четвертом классе. Жили мы в страшной нищете - детей пятеро, есть нечего. Из-за этого в семье постоянные скандалы. Бывало, как начнется трамтарарам с утра, так хоть до ночи домой не возвращайся... Вот-вот должны были начаться экзамены в школе - они тогда были каждый год. Весна, грязь непролазная, до школы - пять километров, а на ноги надеть нечего. Тайком натянула один рваный сапог старшей сестры, другой - мамин и пошла учиться. И почти дошла, школа уже виднелась, да сил не хватило. Сапоги, полные грязи, увязли, так и остались на дороге. А я, босая, заплаканная, выбралась на остатки снега на обочине... Меня увидел школьный сторож, помог.
В тот день отец приехал в сельсовет, ему рассказали о случившемся, он пошел в кооператив и взял в долг для меня сапоги - впервые это была моя собственная вещь, обычно я ходила в чьих-то обносках. Вот только радости они мне не принесли - все время, пока я их носила, меня попрекали. Ведь, чтобы отдать долг, пришлось продать наш запас хлеба на зиму. Вся семья голодала...
С десяти лет я стала работать в совхозе, в пятнадцати километрах от нашей деревни. С раннего утра до позднего вечера пололи свеклу. Я работала наравне со взрослыми и уставала так, что казалось, упаду без сознания. Денег не платили: давали 600 грамм картофельного хлеба и похлебку. Спали мы в бараках на полу, без матрасов. Ох и клопов там было!
В 1931 году есть стало вовсе нечего. Мы уже продали все, что могли. Отец взял нас - четверых младших детей - в Харьков. Его - истощенного, оборванного, без билета - хотели высадить из поезда, да контролер пожалел. В Харькове на перроне люди шептали нам: "Смотрите, детки, отец вас бросит!" Так поступали многие - оставляли где-нибудь детей, чтобы не видеть, как они умирают с голоду. Потом отец признался, что так и хотел сделать, но не решился. Целый день мы простояли в очереди за коммерческим хлебом, да так и не достали, и голодные уехали домой.
Зима 31-го года. Отец где-то в городе устроился на работу, пропадал неделями. Мама и младшие дети от голода слегли с водянкой. Они все время просили кушать. Я отыскивала в земле прошлогоднюю мерзлую картошку, этим и питались. Однажды, когда я копалась на поле, надеясь отыскать хоть что-то съедобное, увидела двух своих подружек по школе. Их семьи не голодали, и сытые, в новых пальто они шли учиться. Как же мне хотелось в школу! Ведь прежде я была одной из лучших учениц...
Отцу повезло - устроился на железную дорогу, там давали немного хлеба на иждивенцев. Появилась надежда выжить. Но однажды его обокрали, когда задремал в вагоне. Он снова уехал на работу, а мы легли поперек кровати - умирать. Так пролежали день и ночь. А на второй день к вечеру пришла соседка и принесла почти килограмм хлеба. Оказывается, нашей старшей сестре посчастливилось устроиться проводником и получить хлебную карточку, она передала нам хлеб. Мама порезала его на равные кусочки, и мы съели их до последней крошки.
А потом мы заболели сыпным тифом. Папа метался, не зная, что делать, - врачей не было, да и если б были, таким, как мы, не помогали... И он решился на отчаянный поступок - украл колхозную овцу. Если бы попался, его бы убили без суда, такой случай был в соседнем колхозе. Но его не поймали, а мы, жадно выхлебав мясной бульон, как ни странно, пошли на поправку.
Огорода у нас не было, на зиму ничего не заготовили. Мама и старшая сестра устроились работать в овощной подвал квартировавшего неподалеку стрелкового полка - перебирать картошку. А я, добавив себе два года, пошла в Харьковское ФЗУ. Ездить в Харьков надо было на поезде, денег на билет, конечно, не было. Контролер выпроваживал "зайцев" на какой-нибудь остановке, и приходилось часа полтора ждать следующего поезда. Однажды меня высадили и из второго поезда. Он тронулся, я побежала догонять. Ухватилась за поручень, но поскользнулась на обледенелой ступеньке, сильно ударилась и сломала палец. Шрам остался на всю жизнь...
Когда получалось добраться до Харькова первым поездом, я приезжала в полпятого утра, а начало учебы - в семь. Зимой я шла в зал ожидания, ходила между оборванными грязными людьми, спящими прямо на каменном полу, но погреться удавалось недолго. Выгоняли, ведь у меня не было билета...
Мои подруги закончили семилетку и собирались поступать в техникум. Что было делать мне - учиться или идти зарабатывать, помогать родителям? Отец видел мою тягу к знаниям и не стал настаивать, чтобы я пошла работать. Я очень ему за это благодарна. Так я поступила на второй курс рабфака. Но ни стипендии, ни общежития не дали. Я по-прежнему ездила на учебу из деревни, на сон оставалось не больше пары часов. Приходила в аудиторию раньше всех, заглядывала в ящики столов. Если находила шкурки от колбасы или корки хлеба, жадно ела. После лекций, ожидая обратного поезда, часами бродила по городу: разглядывала витрины промтоварных магазинов, глотала слюну у продовольственных (дома мы ели сырую свеклу).
А через полгода наш курс перевели на дневную форму обучения, дали стипендию и общежитие... И началась совсем другая жизнь...
Грозненский список взывает к совести