Дефицит современных противоопухолевых препаратов, квалифицированных врачебных кадров, квот на дорогостоящие высокотехнологичные операции – вот лишь неполный перечень проблем, с которыми приходится сталкиваться онкологическим больным у нас в стране.
Что мешает их разрешить? Готова ли российская онкологическая служба к новым вызовам, которые предъявляет нынешняя непростая экономическая ситуация?
Слово – главному онкологу Минздрава РФ, академику РАН, директору Российского онкологического научного центра им. Н. Н. Блохина Михаилу Давыдову.
Победа или поражение?
Татьяна Гурьянова, «АиФ. Здоровье»: Михаил Иванович, недавно у нас в стране подводили итоги Федеральной национальной онкологической программы, которая действовала в России с 2009 по 2014 год. У специалистов она вызвала неоднозначную оценку. А как оцениваете ее вы?
– Основной задачей этой программы, в которой приняло участие 73 региона, было создание материально-технической базы онкологических учреждений. И с этой задачей она справилась: техническое вооружение многих онкологических диспансеров и отделений краевых больниц изменилось в лучшую сторону. Другое дело, что некоторые из них оказались не готовы к освоению новой техники в полной мере – и в плане помещений, и в плане кадров. В итоге оборудование, полученное в рамках Федеральной программы, используется на 15– 20% от своих мощностей. И, если оценивать программу по пятибалльной системе, я бы поставил ей три.
– Одной из главных претензий, предъявленных к Онкопрограмме, было также и то, что она не привела к снижению онкологической заболеваемости…
– Этого и не могло быть! Ведь техническое перевооружение лечебных учреждений не предполагает сразу же снижение подобных показателей! У этого процесса много других составляющих. К тому же не будем забывать, что онкобольными у нас занимаются не только онкологические учреждения. И регулировать смертность, которая, кстати, в расчете на 100 тысяч населения у нас в стране потихоньку снижается (с 200 в 2000‑м году до 164 – в 2013‑м), в таких условиях очень сложно.
Где буксуем?
– В последнем интервью, которое вы давали нашей газете три года назад, вы сетовали, что в Онкоцентре в 70% случаев имеют дело с запущенными случаями – с 3–4‑й стадиями болезни. Ситуация изменилась?
– Увы, она осталась прежней. При этом почти треть больных умирают в течение первого года с момента поставленного у них онкологического диагноза.
– Как, по-вашему, почему так происходит?
– У руководства здравоохранения нет понимания, что такое онкология. Это не кардиология и не пульмонология, а совершенно особый, малоизученный, многопрофильный раздел медицины. Онкологическая служба требует совершенно другой организационной формы. Не случайно в Европе создано Агентство по изучению рака – мощнейшая структура, которая занимается мониторингом, контролем качества лечения, внедрением новых технологий и объединяет различные лечебные учреждения по всей Европе.
У нас в стране в советское время, кстати, было Управление онкологической помощью при Минздраве. Сейчас такой структуры нет. Мы разобщены.
Большой ошибкой, с моей точки зрения, был и перенос ответственности за здравоохранение на регионы. Взявшись за лечение больных, которых там никогда прежде не лечили, нас завалили рецидивами, повторными возвратами больных. Делать медицину региональной – то же самое, что переносить на регионы ответственность за боеспособность воинских частей. Здравоохранение – это система государственной безопасности. И устроена она должна быть по принципу Министерства обороны, где есть жесткая вертикаль управления, четкая стратегия и соответствующий бюджет.
Во всех странах мира онкология является предметом личного, пристального внимания первых лиц государства. В США, например, директора Национального противоракового центра назначает лично президент страны. И бюджет у этого института (который в три раза меньше нашего Онкоцентра) составляет 17 миллиардов долларов в год. Нам о подобном остается лишь мечтать.
Курс – на конструктив
– Михаил Иванович, экономические санкции по онкологическим пациентам больно ударили?
– По нашим данным, современные противоопухолевые препараты, которыми у нас обеспечены лишь 25% больных, подорожали примерно на 20%.
– А импортозамещение, о котором так много говорят у нас в последнее время, в онкологии возможно?
– Оно у нас уже идет. В частности, в Онкоцентре, где ежегодно производится (по проектной мощности) порядка 10 млн флаконов химиотерапевтических препаратов высокого качества. Но в полной мере это всех потребностей отрасли, конечно, не покрывает. Без зарубежных, дорогостоящих препаратов, в которых ежегодно нуждаются 150 тысяч больных, нам не обойтись.
– В общем, куда ни кинь, везде клин…
– На самом деле ситуация постепенно улучшается. По крайней мере в профессиональном сообществе. Мы совершенствуем технологии и стараемся передать их в регионы. Вот только недавно десять профессоров из нашего Онкоцентра вместе со мной выезжали в Тамбов и за полтора дня выполнили там 14 показательных операций, провели две лекции! Наши тамбовские коллеги увидели, что могут работать на уровне Москвы, что в их условиях это вполне реально.
– Значит, опускать руки пока рано?
– Это не нужно делать ни в коем случае! В онкологии пессимистам делать нечего! Думаю, у руководства страны есть конструктивные планы по решению наших проблем.
| Нозология | Абсолютное число заболевших, тыс. чел |
Абсолютное число умерших, тыс. чел. |
| Молочная железа | 61,3 | 23,1 |
| Легкие | 56,0 | 50,1 |
| Желудок | 37,3 | 31,5 |
| Предстательная железа | 31,6 | 11,1 |
| Почка | 21,0 | 8,4 |
| Шейка матки | 15,4 | 6,5 |
| Поджелудочная железа | 15,3 | 16,1 |
| Меланома кожи | 8,9 | 3,5 |
| Печень | 6,8 | 8,9 |
