О своём диагнозе была осведомлена. Когда ей предложили операцию и химиотерапию, она отложила решение на две недели. За это время связалась с друзьями – в Германии. И сказала, что хочет отдать им своего ребёнка. Вот так просто – отдать. Они – бездетная пара и, видимо, согласились.
А сыну – ему тогда было 15 лет – сказала, что он должен жить за границей. Потому что она с ним не справляется и потому что не любит его. Сказала, что устала растить его одна. Что хочет заняться своей жизнью. Что сын ей больше не нужен. И чтобы он продолжал учится и жил дальше. А её попросила оставить в покое.
Отправив парня, она легла на операцию. Прошла курс химии и облучения. Продержалась полгода, но возник рецидив.
Одноклассник (не помню его имени) рассказал о ней и попросил помощи.
В хосписе она долго не могла привыкнуть. Лежала одна, конфликтовала со всеми, с кем только возможно. Я стала свидетелем её почти драки со священниками.
«Оставьте меня все, вы, оставьте!»
Священник приходил и жаловался на её одержимость и отслуживал молебны. В итоге обходил её палату стороной.
Сын звонил два раза – она говорила с ним односложно и однажды попросила, чтобы её не подзывали к телефону.
Когда она умерла, мы нашли толстую тетрадь, в которой было написано – «Моему сыну».
Тетрадь мы переслали в Германию на адрес её друзей.
А в хосписе остались её стихи – про птиц, весну и разлуку.
 |
|
| Елизавета Глинка Исполнительный директор фонда «Справедливая помощь», врач паллиативной медицины, блоггер |
