Вирус лихорадки Эбола только под микроскопом выглядит не страшно. Такая загогулина, похожая на китайский иероглиф. Другое дело, когда ты держишь в руках ампулу с ним и понимаешь: ее достаточно, чтобы уничтожить половину человечества.
В скафандре было жарко, через загубник было трудно дышать. Чувствуя приближение Апокалипсиса, истошно кричали обезьяны. «Вирус лихорадки Эбола. Штамм Заир» — прочитал я надпись на ампуле и передал ее старшему группы. Тот свернул опасной ампуле головку и шприцем всосал смертельное содержимое без остатка.
О том, что в секретной лаборатории Министерства обороны работают с самым опасным вирусом на планете, знал только узкий круг руководителей страны, да я, простой капитан, который оказался в этой лаборатории в силу цепочки странных и загадочных совпадений.
За окном стоял 1994 год. Уже отгремели в Москве выстрелы по Белому дому, но война в Чечне еще не началась. Саддам Хуссейн пока у власти, но санкции, которые приведут его на виселицу, уже введены. Уже ни для кого не секрет, что Ельцин пьет, а Клинтон гуляет, хотя в Барвихе рюмку еще не прячут, а роковое платье практикантки Белого дома даже и не куплено. Неинтересный был год, скучный. Одно делало его примечательным.
Смертельный вирус неизвестного происхождения за считанные недели выкосил в Африке несколько тысяч человек. Распространялся он от простого чиха. Умирал человек в течение двух недель. А медицина была бессильна.
Сегодня вирус лихорадки Эбола считается неизлечимым. А ведь мало кто знает, что лекарство от смертельного вируса — существует. И создано оно было в России. Еще двадцать лет назад.
А дело было так. Однажды волей случая я оказался в кабинете начальника одного из самых засекреченных Управлений Министерства Обороны, генерал-полковника Петрова. Мы пили чай. В углу сам с собой разговаривал телевизор. Шли новости о том, что в Африке никак не могут справиться с вирусом лихорадки Эбола, что мировая медицина бессильна. В общем, все плохо.
И тут Станислав Вениаминович как-то буднично мне и говорит:
— А знаешь, мои только что изобрели препарат против лихорадки Эбола...
— Не может быть! — изумился я.
— Может! — ответил генерал-полковник. — Клинические испытания на обезьянах провели.
Я понял — сейчас мне в руки идет настоящая мировая сенсация. Тогда почти шепотом, чтобы не спугнуть счастье, я ему и говорю:
— Это величайшее открытие! О нем должен немедленно узнать весь мир!
— Да какой там мир, — отмахнулся генерал-полковник. — У нас даже в ГРУ (Главное разведывательное управление. — Ред.) об этом не знают. Препарат совершено секретный.
— Не понимаю, — честно признался я. — Ваши люди изобрели препарат, который спасет от гибели человечество. А вы собираетесь молчать. Почему?
— Препарат против вируса лихорадки Эбола мы разработали не чтобы хвастаться, — мягко ответил генерал-полковник, — а на случай биологической атаки против нашей страны. Ты думаешь, чего американцы развели такую бадягу вокруг этого вируса Эбола? Это для гражданских медиков он неизлечимый вирус. А для военных — отличная находка: идеальный компонент для создания биологического оружия. Зарядил снаряд этим вирусом — и война окончена. Вот на этот случай мы и разработали препарат, — сказал генерал и выключил телевизор с новостями из Африки. — Ясно?
— Ясно, — про себя подумал я, — мировая сенсация отменяется.
И тогда я решился на отчаянный шаг.
— Товарищ генерал- полковник, ваше открытие, по-моему, не стоит выеденного яйца!
— Не понял? — от неожиданности генерал вроде как даже растерялся. — Почему?
— Да потому, — ответил я, — что через месяц о вашем сверхсекретном препарате узнают в ЦРУ. Через два месяца они получат образец препарата, поставят на уши всю резидентуру в России, но добьются своего. Через три месяца они сделают такую же. А на следующий день агентство «Рейтер» расскажет о мировой сенсации: о том, как американские ученые открыли вакцину против вируса лихорадки Эбола. В результате вы останетесь с препаратом, который никому не будет интересен. А американцы будут спасителями мира. Мой друг из агентства «Рейтер» Пол Симпсон получит премию за журналистскую удачу. А я останусь с носом. Обидно, товарищ генерал-полковник!..
Я ждал бури, но генерал молчал, а потом внезапно спросил:
— Что ты предлагаешь?
И тут я понял, что расчет сработал.
— Предлагаю, — срывающимся голосом начал я, — немедленно допустить меня на Объект, где работают с вирусом лихорадки Эбола и разрешить сделать об этом репортаж в программу «Время».
В тот день Генштабовский коридор мне показался особенно длинным, а часы в приемной Начальника Управления Генштаба невозможно медленными. Генерал Петров вернулся минут через двадцать и протянул мне бумагу. Я не верил своим глазам. Это была Директива, только что подписанная лично Министром Обороны. Согласно этой Директиве я получал допуск в самый засекреченный военный Объект в мире, Вирусологический Центр Министерства Обороны. На следующий день я уже надевал скафандр, чтобы пойти в «третью зону» — лабораторию, где работают с самыми опасными вирусами на планете.
Было жарко, все время запотевало стекло скафандра. «Вирус лихорадки Эбола. Штамм Заир», — прочитал я надпись на ампуле, и эксперимент начался. А потом все мировые агентства со ссылкой на программу «Время» сообщили мировую сенсацию: «Российские ученые первыми в мире открыли иммуноглобулин против вируса лихорадки Эбола...».
Вечером у меня дома раздался звонок. Это был Начальник Вирусологического Центра.
— Капитан, ты не представляешь, что ты сделал! — сказал мне самый засекреченный российский ученый. Только что Президент лично представил нас к Государственной премии. А наш препарат против вируса лихорадки Эбола отправляется в Нью-Йорк, во Всемирную Организацию здравоохранения.
За окном стоял 1994-й год... Через месяц оттуда придет весть о том, что препарат, разработанный в России, успешно прошел клинические испытания и направлен в зону эпидемии. Но через полгода начнется чеченская война и всем будет уже не до лихорадки Эбола.
Все материалы по этой командировке, кроме тех, что использовались в сюжете для программы «Время», были секретны. Я смог рассекретить их только через пять лет.
Результатом явился документальный фильм «Лихорадка Эбола», за который я получил Национальную премию «Тэффи» и главный Приз Кинофестиваля в Риме.
Через двадцать лет в Киеве полыхнет Майдан, а в Африке — новая эпидемия. И тогда Президент США Барак Обама назовет лихорадку Эбола второй по значимости угрозой миру, первое место оставив за Россией.
Резонный вопрос: почему же тогда о существовании лекарства от вируса Эбола сейчас никто не помнит? Конечно, о нём все, кому надо, знают. Но кому сегодня интересно рассказывать о том, что его сделала именно Россия? Думаю, за прошедшее время на основе препарата появилось немало успешно работающих модификаций. Только рассказывать об этом тоже нет нужды, препарат ведь стратегический. Неслучайно заболевшие европейцы, все, насколько я знаю, были вылечены. При этом только в прошлом году от вируса Эбола погибло около десяти тысяч африканцев. Такое вот избирательное милосердие.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
