- У вас зелёные глаза, Аполлинария. А я всегда вёлся на зелёные глаза. Водку холодную будете?
Игумен Евстафий, настоятель храма Рождества Иоанна Предтечи, живёт на Садовой, носит джинсы, и мне во время нашей беседы неотступно чудится тень Фёдора Михайловича Достоевского, как будто сидящего рядом со своим раздираемым страстями героем...
Блудницы
- Представь, останавливается на обочине дорогая машина, оттуда выходит мужчина, и кто-то из стоящих вокруг бл...й (это церковное слово!) вызывает у него в душе особый отклик. Он говорит ей: «Я хочу тебя одеть, обуть, поселить в комнате, заплатить за учёбу. Я буду тебя кормить, введу в семью...» И если это продлится года полтора, то девушка не вернётся на панель.
-Первой нашедшей особый отклик в душе отца Евстафия была «одна бедно одетая девушка: старая ветровка, резиновые сапоги, без зубов…».
- Она остановила мой «Жигуль», попросила на хлеб, я стал её расспрашивать. Мать умерла на ступенях винно-водочного, отец бил, продавал за водку, тушил окурки о тело, заставлял совокупляться с собакой… Мне не на что тратить деньги, которые зарабатываю (я дорогой священник - если отпеть не очень праведного или освятить дом на Рублёвке, то получаются большие суммы), и я стал ей помогать. Как-никак с тех пор семь человек спас, и, думаю, ТАМ мне это зачтётся. Сейчас кто-то замужем, родил ребёнка, кто-то открыл свою швейную мастерскую, есть одна бизнесвумен… Потому что если на тебе хорошие серьги, одежда, обувь, то ты уже не можешь слиться с этим дном, где каждый день надо стоять в лёгких трусах на морозе… Хотя среди них есть те, кто стоит на обочине и ждёт чуда, мечтает о принце, а есть амёбы, к которым нет точек приложения.
- Вы и есть этот принц?
-Нет, я и есть это чудо. Или лох, если ошибся в человеке. Одна девушка у меня хоругви в церкви носила, я хвастался, что учится на парикмахера, а выяснилось, что и ножниц в руках не держала, - и пошли смешки в мой адрес.
- Как девушки вам верили?
- Они верили деньгам. Я не читал им проповедей. Подумайте: она осталась голодная, а поп уехал на иномарке. Как тут поверить в Бога? Человек так устроен - вещи меняют людей. Сначала мы едем, покупаем девушке сапоги. Потом серьги - в них вообще есть что-то мистическое. Потом театр, кафе… Покупаем прикид. Это разумный эгоизм - приносить счастье другому. Любовь вселенская начинается с любви к конкретному человеку.
Я озираюсь в поисках любви, благодати. Пока вижу только иконы и антиквариат.
Святой
- Я - недостойный священник. Но Господь пока меня терпит… 40 лет назад умирала моя мама. При ней была санитарка, она велела мне: «Приготовь смертное» - а сама поехала к отцу Леонтию, впоследствии канонизированному. Отец Леонтий дал ей просфору, наказал разжевать и вложить в рот умирающей мякиш… Мама вышла из комы. Я поехал к отцу Леонтию благодарить. Я был коммунистом, работал врачом, но ненавидел пациентов, потому что они много жаловались, любил женщин, но мама не давала жениться... И вот отец Леонтий мне говорит: «Не стригись и не брейся, будешь попом». Я и стригся, и брился, и жутко страдал - болел, сидел в КПЗ за спекуляцию… А потом стал тем, кто я есть. Я - закодированный, меня Бог призвал.
Потемневшая икона святого Леонтия Михайловского, закодировавшего отца Евстафия, висит на кухне рядом со сковородкой с шампиньонами.
- Я восстановил пять храмов. Сейчас священник без места, пока восстанавливается Шлиссельбургский храм. Но служу. Бог - это трудно. Надо много стоять, мучить себя… - Игумен переводит взгляд с лампад на меня. - Вообще всё это, Аполлинария, лёгкий блуд, потому что, вместо того чтобы быть сейчас в молитвенном углублении, я думаю, какие у вас красивые зубы.
- Что же вы такое говорите, отец Евстафий?
- Это всего лишь слова. А слова - это пар. Они не дают совершить больший грех. Жизнь монаха - постоянная борьба с гадостями.
- Зачем вообще было становиться священником?
- Раньше я знал и что такое напиться, и власть блуда, и ящик морфия под кроватью у меня стоял, но в 40 лет я стал монахом, перебесился. Мне уже 70 лет, теперь стало легче, тело меня отпускает. И сейчас у меня такая радостная жизнь, я так счастлив этим - зажигать лампады, служить у престола…
В домашний храм к отцу Евстафию не зарастает народная тропа. Он манит людей.
- Моя задача - ловить души, ставить сети. Необязательно на проповеди, можно по-разному.
Отец Евстафий ловит «на себя», всей своей жизнью доказывая, «что попы - тоже люди».
Дедушка Ленин
- Моя бабушка была двоюродной сестрой Володи Ульянова, и он был в неё влюблён. Но не сложилось: Ленин читал Чернышевского, а бабушка любила скакать на лошади. И вот был мне, Аполлинария, зов… Я давно знал, что храм в Шлиссельбургской крепости Орешек, в которой повесили Александра Ульянова, стоит в руинах. И вдруг понял, что он ждёт именно меня… Недавно получил назначение на служение в храм Рождества Иоанна Предтечи, и теперь я настоятель этих развалин. Место не хлебное, и только такой ненормальный, как я, туда пойдёт. Поэтому мне нужна слава. Потому что мне нужны деньги. Одна икона Спаса Всемилостивого 2,6 метра высотой 600 тысяч стоит!
Отец Евстафий - мученик страстей. И молитвенник. На алтаре, под святыми книгами, лежат стопочкой фотографии. Женщины, мужчины, дети, отдельная стопка - самоубийцы…
- Есть такие ночи, когда я служу этим людям… Но абстрактная молитва меня не вдохновляет. Я должен пережить ту боль, которую чувствует этот человек. - Отец Евстафий перебирает карточки, и огонь желаний в его глазах затихает. - Вот убитый воин, вот убитая девушка, вот человек, который специально на мины в Югославии пошёл. Эта красавица - самоубийца, муж её предсмертную записку принёс, он потом ещё несколько лет их сыну слал SMS «от мамы»… Эти - пьющие...
Но главный портрет в комнате - Иосифа Сталина.
- С его стороны было актом отчаяния прийти к святой Матроне Московской за советом, оставлять Москву немцам или нет. А с моей - дань уважения к великому человеку повесить икону «Сталин и Матрона» на стене моего предыдущего храма.
- Ничего, что этот человек многажды нарушил заповедь «Не убий»?
- «Не убий» - это абстракция. Есть такие слова: «Положи душу за други своя». За други убивать можно. На войне - можно. Наказывать преступников смертью - можно. У тех, кто убивает, есть надежда, что Бог их простит.
Нас прерывает звонок. Прихожанка хочет узнать, приватизировать ли дачный участок или от лукавого это. Батюшка благословляет приватизировать и тут же забывает о ней.
- Вы приняли сегодня мою исповедь, теперь пойдёмте в кафе, а, - предлагает отец
Евстафий.
- Куропатки есть? - спрашивает он присаживаясь. Куропаток нет. Тогда батюшка говорит: - Аполлинария, давайте вмажем. Сколько можно мучить человека?
- Вы со всеми так? Это не отвращает от вас людей?
- Если бы вы сидели с постным лицом, тогда бы и я пел вам романсы. А вообще самые страшные люди - «глубоко верующие»: есть нельзя, пить нельзя...
Отец Евстафий заказывает себе гречневую кашу и холодную водку.
